стихом навылет сердце вскользь шальной задето пулей.
удачно, что арена в стружках или на песке...
заныла грудь, и трепетной косулей
забилась жилка на моём виске...
и кровью стынет на столе (так одинок)
тетрадной кляксой, пойманный на белой клетке,
расплёсканный из сердца самого стишок,
как гладиатор, раненный трезубцем, в сетке...
Помню этот стих. Понравился. И тогда, и сейчас. Может, он и не совсем совершенен, но искренен, и образы в нем интересные. А я тут отыскала свой эксп на него)
Не одинок, расплесканный из сердца,
стишок, алеющий на скатерти пятном,
ведь я читаю - это значит, два в одном...
Прощаю твои бешеные скерцо
и не могу на строчки наглядеться,
а мысли все вразброд и кувырком...))
это был мой первый стих после ухода с сайта ). месяц про-держался не писать!)))
Друг мой, Николай! Ты, это, с сайтов-то уходи - дело твое - а стихов не бросай!
Этот не самый удачный в техническом отношении - дорабатывай - ведь будешь публиковаться когда-нибудь!
Виталий! Вы мее льстите... но приятноооо!
есть шероховатости, да, но искренний стих
Эх, я могу сказать, что если имеется в виду укорачивание строк в первом катрене, то это про-думанный шаг )... могу, но не буду! ;-p
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечетку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на весла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.
II
Покуда храбрая рука
Зюйд-Веста, о незримых пальцах,
расчесывает облака,
в агавах взрывчатых и пальмах
производя переполох,
свершивший туалет без мыла
пророк, застигнутый врасплох
при сотворении кумира,
свой первый кофе пьет уже
на набережной в неглиже.
III
Потом он прыгает, крестясь,
в прибой, но в схватке рукопашной
он терпит крах. Обзаведясь
в киоске прессою вчерашней,
он размещается в одном
из алюминиевых кресел;
гниют баркасы кверху дном,
дымит на горизонте крейсер,
и сохнут водоросли на
затылке плоском валуна.
IV
Затем он покидает брег.
Он лезет в гору без усилий.
Он возвращается в ковчег
из олеандр и бугенвилей,
настолько сросшийся с горой,
что днище течь дает как будто,
когда сквозь заросли порой
внизу проглядывает бухта;
и стол стоит в ковчеге том,
давно покинутом скотом.
V
Перо. Чернильница. Жара.
И льнет линолеум к подошвам...
И речь бежит из-под пера
не о грядущем, но о прошлом;
затем что автор этих строк,
чьей проницательности беркут
мог позавидовать, пророк,
который нынче опровергнут,
утратив жажду прорицать,
на лире пробует бряцать.
VI
Приехать к морю в несезон,
помимо матерьяльных выгод,
имеет тот еще резон,
что это - временный, но выход
за скобки года, из ворот
тюрьмы. Посмеиваясь криво,
пусть Время взяток не берЈт -
Пространство, друг, сребролюбиво!
Орел двугривенника прав,
четыре времени поправ!
VII
Здесь виноградники с холма
бегут темно-зеленым туком.
Хозяйки белые дома
здесь топят розоватым буком.
Петух вечерний голосит.
Крутя замедленное сальто,
луна разбиться не грозит
о гладь щербатую асфальта:
ее и тьму других светил
залив бы с легкостью вместил.
VIII
Когда так много позади
всего, в особенности - горя,
поддержки чьей-нибудь не жди,
сядь в поезд, высадись у моря.
Оно обширнее. Оно
и глубже. Это превосходство -
не слишком радостное. Но
уж если чувствовать сиротство,
то лучше в тех местах, чей вид
волнует, нежели язвит.
октябрь 1969, Коктебель
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.