Жил – был сапожник РЕмонт ОбувИ
с женой своей смешной толстушкой Туфли.
Трудились дружно в мире и любви, -
он в мастерской, она всегда на кухне.
В семействе ОбувИ дочурка Стелька
ждала любви, манну с небес,
хоть и не раз уже в постельке
ее топтали, путал бес.
Для пущего, наверно, изобилья
ей папа смастерил по пьянке крылья.
Чудак бы РЕмонт, не иначе,
однажды в трудовом усилье
прокладки львице присобачил.
А рядом жил Ботинко Сан-ДалИ,
художник, и жена его Сандалья,
(он скромным был и вечно на мели,
она скандалила, он звал ее Скандалья),
и сын Шнуркиндер в джинсах, в бороде.
Воспитывала в нем поэта
Нирванна Унитазовна Бидэ,
эстетка и поклонница Клозета.
(Шнуркиндер, бытовал упорный слух,
был к Стельке далеко не сух)
Клозет же был не то, чтобы пиит-
но числился философом пикантным,
всегда закрыт, и мысль внутри журчит,
и пахнет дорогим дезодорантом.
В Бидэ влюблен был отставной майор
Сапог Стограммыч Портупицын,
грудь в орденах, в глазах немой укор.
Причина - невозможность подступиться
к предмету вожделенья своего.
Нирванна, лязгая ресницой,
к нулю свела мечты его.
Дождясь, когда майор проспится,
проворковала: - Вы не по нутру
мне. Дам холеного я тела
ДездЕмону Маньякичу Хотелло
отведать поутру.
Нутро ж у ней, как и у всех Нирванн,
солидней было многих ванн,
(Клозет однажды с тяжким стоном
сравнил Нирванну с Гранд Каньоном)
Месье Хотелло был посол.
В пылу сношений с заграницей,
бедняга, как-то не учел,
что рядом бдила зоркой птицей
жена его, мадам послица, -
Хотеллом нынче моют пол.
Однажды Стелька ОбувИ
сказала РЕмонту – Ах бросьте,
папаша, это се ля ви,
и завтра из меня полезут гвозди!
Я под пятою у Ботинко
покорно пролежала целый день, -
теперь изжога, тошнота, мигрень,
корежит спинку, пучит серединку,
и крылья надо сдать в починку,
сплошная, вобщем, пофигень.
И РЕмонт весь в отцовских чувствах,
всех стелек памятуя суть,
ответил ей, вздохнувши грустно,
- Ну что ж, дочурка, в добрый путь!
Мне жаловался нынче Портупицын,
жизнь и ему сготовила подлянку,
его хозяйство прохудиться
успело, обижаются портянки.
Хлебая грязь, бесцеремонно
раззявила подметка лоно.
Тебя он приглашает в гости,
желая заключить союз,
ему нужны любовь и гвозди.
И я, сапожник и француз,
чинивший самому Вольтеру
ботфорт и тапочки Бодлеру,
тебя согласен в пансион отдать
к нему. Там всласть лежать,
давать и брать, и гвоздь рожать
ты будешь без размера.
Узнал я, кстати, от Клозета,
твой друг Шнуркиндер, окаянный,
чудак с пожизненным приветом,
исчез вчера в нутре Нирванны,
она ведь принимала вся и всех.
Иди, лежи, рожай успех!
P. S. Привыкли мы: чуть на порог,
и в душу влезть, не сняв сапог.
Не надо вам искать мораль - итог
Здесь прост расчет, как дважды два:
прокладки и супруге льва
к лицу. А чтобы чувства на погосте
не проросли, как трын-трава,
и крылья не держались чтоб едва,
всегда нужны любовь и ...гвозди.
Я работал на драге в поселке Кытлым,
о чем позже скажу в изумительной прозе, —
корешился с ушедшим в народ мафиози,
любовался с буфетчицей небом ночным.
Там тельняшку такую себе я купил,
оборзел, прокурил самокрутками пальцы.
А еще я ходил по субботам на танцы
и со всеми на равных стройбатовцев бил.
Боже мой, не бросай мою душу во зле, —
я как Слуцкий на фронт, я как Штейнберг на нары,
я обратно хочу — обгоняя отары,
ехать в синее небо на черном «козле».
Да, наверное, все это — дым без огня
и актерство: слоняться, дышать перегаром.
Но кого ты обманешь! А значит, недаром
в приисковом поселке любили меня.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
