Тихо-тихо, скворушка, голос не давай.
Вдруг, как вместо голоса – да собачий лай.
Я тебя – за пазуху, в хату принесу.
Наберу осиновых веточек в лесу,
разложу по светелке в ровненький кружок, –
Именно такой, как мне не поднес дружок.
А тебя укутаю, в центр положу.
Подождёшь? Я в лучшее быстро наряжусь,
освещу всю комнату, сдвину табурет,
так, чтоб видел ты меня и его портрет
на гвозде толстенном, – верно, навека, –
я на табурете с ним выпью молока...
И тебе оставила я молочный счет –
с моего наряда утром натечет...
Серый коршун планировал к лесу.
Моросило, хлебам не во зло.
Не везло в этот раз Ахиллесу,
Совершенно ему не везло,
И копье, как свихнувшийся дятел,
Избегало искомых пустот.
То ли силу былую утратил,
То ли Гектор попался не тот.
Не везло Ахиллесу – и точка.
Черной радуги мокли столпы.
И Терсит, эта винная бочка,
Ухмылялся ему из толпы.
Тишина над судами летела,
Размывала печаль берега.
Все вернее усталого тела
Достигали удары врага.
Как по липкому прелому тесту
Расползались удары меча.
Эта битва текла не по тексту,
Вдохновенный гекзаметр топча.
И печаль переполнила меру,
И по грудь клокотала тоска.
Агамемнон молился Гомеру,
Илиаде молились войска.
Я растягивать притчу не стану,
Исходя вдохновенной слюной.
В это утро к ахейскому стану
Вдохновенье стояло стеной.
Все едино – ни Спарты, ни Трои,
Раскололи кифару и плуг.
Мы одни среди пролитой крови,
Мы одни – посмотрите вокруг.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
