Почему, как в детстве, нельзя заходить на край?
Почему мы ищем последствия и причины?
Почему нельзя сказать: это мой мужчина,
это мой – и с ним, пожалуйста не играй?
Почему все загружено и не полно?
Покупаешь шкаф и чинишь сто лет сарай.
Но не скажешь, не скажешь: мама, не умирай.
Потому что знаешь, что не исполнят.
Ты мечтаешь о ком-то: голосе, пальцах, теле…
тащишь теплое облако вместе с собой в кровать.
А ему там – совсем свое и совсем плевать,
вы и видитесь раз в неделю.
Ты, конечно, любишь людей и слова горячие,
разбиваешь планы, словно тугие грядки.
Но когда находишься в беспорядке…
понимаешь, что за людьми не спрячешься.
Почему стареют люди и утихают,
как комплект заезженных батареек?
В моем доме слова и книги уже не греют,
и становится невыносимо любить стихами.
Сообщать, что выхлопов много и хлопьев много,
что спешишь чужих детей забирать из сада,
что песок зимой, как спасение, как рассаду
досыпают на отравленные дороги.
Я же помню в себе горение, веру тоже,
что-то легкое, словно платьице или тюль,
полыхавшее и бездонное, как июль…
ах, дышал июль над загоравшей кожей!
Подари мне, пожалуйста, краешек моря зыбкий,
недозрелую грушу, веток, пускай, еловых,
недозрелую душу, неизмученное слово.
Я не жду открытий. Подари мне свою улыбку,
настоящих слез, как прозрачную горсть горошин.
И останься крепким, как подорожник дикий.
Поживи всерьез и не стань одинокой льдинкой.
Я прошу тебя: будь встревоженным и хорошим.
За Москва-рекой в полуподвале
Жил высокого роста блондин.
Мы б его помянули едва ли,
Кабы только не случай один.
Он вставал удивительно поздно.
Кое-как расставался со сном.
Батарея хрипела гриппозно.
Белый день грохотал за окном.
Выпив чашку холодного чаю,
Съев арахиса полную горсть,
Он повязывал шарф, напевая,
Брал с крюка стариковскую трость.
Был он молод. С лохматой собакой
Выходил в переулки Москвы.
Каждый вправе героя гулякой
Окрестить. Так и было, увы.
Раз, когда он осеннею ночью
Интересную книгу читал,
Некто белый, незримый воочью,
Знак смятенья над ним начертал.
С той поры временами гуляка
Различал под бесплотным перстом
По веленью незримого знака
Два-три звука в порядке простом.
Две-три ноты, но сколько свободы!
Как кружилась его голова!
А погода сменяла погоду,
Снег ложился, вставала трава.
Белый день грохотал неустанно,
Заставая его в неглиже.
Наш герой различал фортепьяно
На высоком одном этаже.
И бедняга в догадках терялся:
Кто проклятье его разгадал?
А мотив между тем повторялся,
Кто-то сверху ночами играл.
Он дознался. Под кровлей покатой
Жили врозь от людей вдалеке
Злой старик с шевелюрой косматой,
Рядом - девушка в сером платке.
Он внушил себе (разве представишь?
И откуда надежды взялись?),
Что напевы медлительных клавиш
Под руками ее родились.
В день веселой женитьбы героя
От души веселился народ.
Ели первое, ели второе,
А на третье сварили компот.
Славный праздник слегка омрачался,
Хотя "Горько" летело окрест, -
Злой старик в одночасье скончался,
И гудел похоронный оркестр.
Геликоны, литавры, тромбоны.
Спал герой, захмелев за столом.
Вновь литавры, опять геликоны -
Две-три ноты в порядке простом.
Вот он спит. По январскому полю
На громадном летит скакуне.
Видит маленький город, дотоле
Он такого не видел во сне.
Видит ратушу, круг циферблата,
Трех овчарок в глубоком снегу.
И к нему подбегают ребята
Взапуски, хохоча на бегу.
Сзади псы, утопая в кюветах,
Притащили дары для него:
Три письма в разноцветных конвертах -
Вот вам слезы с лица моего!
А под небом заснеженных кровель,
Привнося глубину в эту высь,
С циферблатом на ратуше вровень
Две-три птицы цепочкой.
Проснись!
Он проснулся. Открытая книга.
Ночь осенняя. Сырость с небес.
В полутемной каморке - ни сдвига.
Слышно только от мига до мига:
Ре-ре-соль-ре-соль-ре-до-диез.
1977
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
