Стоял туман. И в стойкости был прав.
Тянулся кран строительный все выше,
казалось, он взбредет сейчас на крышу,
как любопытный городской жираф,
которому – все мелко и нестрашно.
Стучали поезда, почти что конно.
Проснулся человек. А на балконе
расцвел лимон, что был в два раза старше
его детей. И оживился профиль,
когда он в кухне матюгнул легко
того, кто за ночь выпил молоко,
и тем лишил привычной чашки кофе.
Жена спала, и под квадрат стекла
в кровати уплывала. Почему-то
в дверях лежало и молчало утро,
как детских рук не снесшая юла.
И если был он в чем-нибудь уверен,
то в черепахе, что жевала плед
у ног его последние пять лет.
Тянулся свет из окон, из-под двери
и был белее снега, холоднее
и сдержанней, чем на подарки жид.
И человек решил куда-то жить…
Могло ли быть хоть что-нибудь вернее?
Когда менты мне репу расшибут,
лишив меня и разума и чести
за хмель, за матерок, за то, что тут
ЗДЕСЬ САТЬ НЕЛЬЗЯ МОЛЧАТЬ СТОЯТЬ НА МЕСТЕ.
Тогда, наверно, вырвется вовне,
потянется по сумрачным кварталам
былое или снившееся мне —
затейливым и тихим карнавалом.
Наташа. Саша. Лёша. Алексей.
Пьеро, сложивший лодочкой ладони.
Шарманщик в окруженьи голубей.
Русалки. Гномы. Ангелы и кони.
Училки. Подхалимы. Подлецы.
Два прапорщика из военкомата.
Киношные смешные мертвецы,
исчадье пластилинового ада.
Денис Давыдов. Батюшков смешной.
Некрасов желчный.
Вяземский усталый.
Весталка, что склонялась надо мной,
и фея, что мой дом оберегала.
И проч., и проч., и проч., и проч., и проч.
Я сам не знаю то, что знает память.
Идите к чёрту, удаляйтесь в ночь.
От силы две строфы могу добавить.
Три женщины. Три школьницы. Одна
с косичками, другая в платье строгом,
закрашена у третьей седина.
За всех троих отвечу перед Богом.
Мы умерли. Озвучит сей предмет
музыкою, что мной была любима,
за три рубля запроданный кларнет
безвестного Синявина Вадима.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
