Уважаю, люблю, радуюсь морю штормовому; Один на один схватиться с ним и силою биться, мериться.
До слов произнесённой пощады!
Оно там из бездны штормит, в логове адовом у себя, а я тут, на земле своей, ухватился за скалы, вцепился
железною схваткою, и давай кто кого. Кто кого на лопатки первым позорно на гальку разложит!
Море злится; Достать не может!
Кубалитрами, мегатоннами от отчаяния в меня изливается. Досадует!
Отбежит ненадолго, соберётся с силою, и со звериною злобою на меня вновь обрушивается.
Но достать никак не может!
А я здесь дразню ещё его!
Оно отступает, а я бегу за ним. Оно в бессилии откатывается, я же настигаю море. Волны рукою трогаю!
Море слюною солёною брызжет от этого. От отчаяния гневом исходит, пеною морскою плюётся.
А мне только этого и надо; Раздосадовать море желаю!
Загоню море, затравлю его, унижу, за далёкие камни у дна настигну!
Всё морское нутро от неистовства и волнения увижу.
И тогда в истерию, бешеную, безумною, от безрассудства моего море впадает!
Откатит волнами за камни, вывернется там наизнанку, развернётся, пахнёт на меня гнилыми внутренностями,
изрыгнёт прокисшие водоросли, и в страшном безумии своём бросится мне навстречу!
Растравил; вижу уже!
Всю массу морскую, всю водную толщу, всю энергию дикой стихии на себя одного повернул.
Стенания отчаяния, слёз, ненависти и мщения за позор, слышу уже. Надо мною стеною скала, скалою стена,
хребет гигантской волны на весь горизонт вырастает. Далеко я на этот раз заигрался!
Заступил не на шутку, чересчур забрался во владения морские и море слишком разгневал.
Отступать не близко!
Бросился назад, бегу, ног под собою, дна каменного не чую. Не оглядываюсь.
До родных берегов добраться очень сильно желаю. Утёсы родненькие вдали уже вижу.
А днище морское взбодрилось, ходуном вокруг заходило, осыпаться подо мной начало. Родники навстречу
хлещут, опоры надёжной не дают, с ног сбивают.
Я за бугорки руками цепляюсь, ногам помогаю. По скользким камушкам галопом, во четыре конечности
через водоросли напрямую скачу, как конь степной, буланый. А навстречу уже потоки воды мутные
мчатся, не дают к берегу сухим пристать, выскочить.
Кричу; Живым бы отсюда выкарабкаться!
А тут и волна, сверху, плашмя, тёмной, непроницаемой крышкою, прямо над темечком, солнце небесное
собою заслонило, как небо само на меня рухнуло. Упало, обвалилось, и поглотило!
Ох, и люблю я за это, ценю и уважаю, штормящее море, суровое!
Кухарка жирная у скаред
На сковородке мясо жарит,
И приправляет чесноком,
Шафраном, уксусом и перцем,
И побирушку за окном
Костит и проклинает с сердцем.
А я бы тоже съел кусок,
Погрыз бараний позвонок
И, как хозяин, кружку пива
Хватил и завалился спать:
Кляните, мол, судите криво,
Голодных сытым не понять.
У, как я голодал мальчишкой!
Тетрадь стихов таскал под мышкой,
Баранку на два дня делил:
Положишь на зубок ошибкой...
И стал жильем певучих сил,
Какой-то невесомой скрипкой.
Сквозил я, как рыбачья сеть,
И над землею мог висеть.
Осенний дождь, двойник мой серый,
Долдонил в уши свой рассказ,
В облаву милиционеры
Ходили сквозь меня не раз.
А фонари в цветных размывах
В тех переулках шелудивых,
Где летом шагу не ступить,
Чтобы влюбленных в подворотне
Не всполошить? Я, может быть,
Воров московских был бесплотней,
Я в спальни тенью проникал,
Летал, как пух из одеял,
И молодости клясть не буду
За росчерк звезд над головой,
За глупое пристрастье к чуду
И за карман дырявый свой.
1957
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
