Все-таки эти кошки странные существа.
То зашипит, то фыркнет, но никогда не гавкнет.
Хвост над собой поднимет — белый пушистый флаг
И поплывет на кухню, наглая, хуже шавки.
Ржавый машины остов. Свалка среди берез.
Что не идет хозяин? Где его кошки носят?
В чаще осипло воет ветер, как старый пес.
Может, увижу скоро первую в жизни осень.
Нет, не вернется, знаю. Не позовет к себе.
То ли неверный прикус, то ли я мелок ростом…
Нервной растущей тенью черный хромой кобель.
Кажется, я здесь лишний. Надо бежать, но поздно.
Я б заскулить, прогнуться и повалиться мог,
Только стою, взъерошен, даже рычу, хоть глупо.
Что ты вцепился, падаль? Я же еще щенок.
Что, получил? Запомни: и у меня есть зубы.
После вчерашней крысы голодно, просто жуть.
Серые все по норам, значит, еды не будет.
Под жигуленком ржавым раны свои лижу.
Что же идете мимо? Я бы служил вам, люди.
Мог бы вести по следу или пугать воров,
Стадо пасти, а надо — нарты тянул бы хантам.
Там за кривым оврагом стая бродячих псов,
Чтобы прожить придется к ним записаться в банду.
Но не хочу в бродяги. Лучше вот так сидеть.
Слушать, как стонет ветер. Ждать без надежды друга.
Если не нужен людям, пусть забирает смерть.
Смерть не старуха в белом, а ледяная сука.
Знаю ее дыханье, чувствую и теперь.
Вдруг просыпаюсь. Громко книга упала на пол.
Эти шаги знакомы. Вот заскрипела дверь.
«Что ты во сне, дружище, снова ворчал и тявкал?»
С улицы запах снега. Миска, ковер, торшер.
Все хорошо, но что-то ноет как будто рана.
Слышно, как кто-то робко сверлит на этаже.
Кошка вернулась с кухни, смотрит с угла дивана.
Вымахал за полгода. Минули те семь бед.
Все меня любят, даже с кошкой сумел я спеться.
Жизнь у хозяев новых, в новой теперь семье.
Все им отдам бездумно: лапы, клыки и сердце.
Вот и закрыта фортка. Правильно, не апрель.
Кошка, зевнув, свернулась, песню мурлычет нежно.
Где-то в глухом овраге мерзнет хромой кобель,
Где-то перед экраном дремлет хозяин прежний.
На фоне Афонского монастыря
потягивать кофе на жаркой веранде,
и не вопреки, и не благодаря,
и не по капризу и не по команде,
а так, заговаривая, говоря.
Куда повело... Не следить за собой.
Куда повело... Не подыскивать повод.
И тычется тучное (шмель или овод?),
украшено национальной резьбой,
создание и вылетает на холод.
Естественной лени живое тепло.
Истрёпанный номер журнала на пляже
Ты знаешь, что это такое. Число
ушедших на холод растёт, на чело
кладя отпечаток любви и пропажи,
и только они, и ещё кофейку.
И море, смотри, ни единой медузы.
За длинные ноги и чистые узы!
Нам каяться не в чем, отдай дураку
журнал, на кавказском базаре арбузы,
и те, по сравнению с ним на разрез —
белее крыла голодающей чайки.
Бессмысленна речь моя в противовес
глубоким речам записного всезнайки,
с Олимпа спорхнул он, я с дерева слез.
Я видел, укрывшись ветвями, тебя,
я слышал их шёпот и пение в кроне.
И долго молчал, погружённый в себя,
нам хватит борозд на господней ладони,
язык отпуская да сердце скрепя.
1988
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
