У осеннего настроения какой-то особый цвет,
наплывающий на тебя в виде жёлтой подводной лодки.
И от красных торпед ностальгии спасенья нет.
Ты дрожишь, как пророк, застревающий в складках китовой глотки.
Постепенно в пучину прошлого погружаешься с головой,
Превращаясь в нечто бесформенное, дышащее двояко.
И неважно, какой там вверху период: пермский, юрский иль меловой,
Задыхаясь от воспоминаний, чувствуешь себя одинаково
Скверно. Смысла нет эволюционировать, выползать
На поверхность, раздвигая зелёную муть саргасса.
Жизнь дрейфует, затёртая льдами. И время всему замерзать,
Не успев до конца как следует испугаться
Когда менты мне репу расшибут,
лишив меня и разума и чести
за хмель, за матерок, за то, что тут
ЗДЕСЬ САТЬ НЕЛЬЗЯ МОЛЧАТЬ СТОЯТЬ НА МЕСТЕ.
Тогда, наверно, вырвется вовне,
потянется по сумрачным кварталам
былое или снившееся мне —
затейливым и тихим карнавалом.
Наташа. Саша. Лёша. Алексей.
Пьеро, сложивший лодочкой ладони.
Шарманщик в окруженьи голубей.
Русалки. Гномы. Ангелы и кони.
Училки. Подхалимы. Подлецы.
Два прапорщика из военкомата.
Киношные смешные мертвецы,
исчадье пластилинового ада.
Денис Давыдов. Батюшков смешной.
Некрасов желчный.
Вяземский усталый.
Весталка, что склонялась надо мной,
и фея, что мой дом оберегала.
И проч., и проч., и проч., и проч., и проч.
Я сам не знаю то, что знает память.
Идите к чёрту, удаляйтесь в ночь.
От силы две строфы могу добавить.
Три женщины. Три школьницы. Одна
с косичками, другая в платье строгом,
закрашена у третьей седина.
За всех троих отвечу перед Богом.
Мы умерли. Озвучит сей предмет
музыкою, что мной была любима,
за три рубля запроданный кларнет
безвестного Синявина Вадима.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
