Отвори себя, устрица. Створки едва приоткрой,
обнажив свою плоть – эту мякоть диванного плюша
на исходе зимы,
этот липкий полуденный зной калорийного дня.
И меня, без которого лучше.
Перламутровый сплин дребезжит на подкорковом дне.
Шелестят зеркала. Вечереет, -
и дело к войне.
II.
Кулинары зарю испекут без особых хлопот.
Рецептура проста, но убийственно неповторима:
полыхающий диск, догорающий в пламени вод,
да полярная ночь на окраине Третьего Рима.
А пока – ничего,
проживём на подножных кормах.
III.
Ты вкушаешь зари пресноватый оранжевый хлеб,
запиваешь вином
из любой придорожной канавы
и торчишь, словно перст, - элегантен и в меру нелеп,
на краю тишины – до краёв иллюзорной державы.
А она, между прочим,
стоит на соседнем холме.
Да, но рецидивы...
У нас тут, во всяком случае.
Утром снег лежал. Свеженький.
А где, собственно, РУНЫ?
РУНЫ выше.
Аааа!!! Нашел, Спасибо, Никита!
С уважением!
вот третий эпизод мне такую весчь напомнил -
=Я тот самый дурак
На том самом холме.
Я не внемлю процессам на этой Земле.
Я не друг и не враг,
Я позволил себе
Быть от всех в стороне
Просто так.
Если братья идут
На парад вдоль холма,
Для меня вьются звёзды и всходит Луна
Или соло на листьях
струит тишина
И тупей моих дум
Только пробка да дуб.
Я для этих парадов, страна
Слишком глуп
Я слезаю с холма
При нехватке вина,
Мажу душу защитным покровом дерьма –
Дурь моя ни хрена
Под дерьмом не видна,
И вселенская тьма
укрывает сполна
То, что я под громадой её полотна
Очень мал=
... ну шибко ассоциируецца )
Точно дерьма? Не слыхал я что-то такой интерпретации :)
точнее не бывает. Это мой опус, наз. =Дурак на Холме 2=
ну, по мотивам того Дурака, разумеецца)
Есть слегка. А что это?
Видимо, 'Fool on The Hill' - The 'Beatles' 1967
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Здесь жил Швейгольц, зарезавший свою
любовницу – из чистой показухи.
Он произнес: «Теперь она в Раю».
Тогда о нем курсировали слухи,
что сам он находился на краю
безумия. Вранье! Я восстаю.
Он был позер и даже для старухи -
мамаши – я был вхож в его семью -
не делал исключения.
Она
скитается теперь по адвокатам,
в худом пальто, в платке из полотна.
А те за дверью проклинают матом
ее акцент и что она бедна.
Несчастная, она его одна
на свете не считает виноватым.
Она бредет к троллейбусу. Со дна
сознания всплывает мальчик, ласки
стыдившийся, любивший молоко,
болевший, перечитывавший сказки...
И все, помимо этого, мелко!
Сойти б сейчас... Но ехать далеко.
Троллейбус полн. Смеющиеся маски.
Грузин кричит над ухом «Сулико».
И только смерть одна ее спасет
от горя, нищеты и остального.
Настанет май, май тыща девятьсот
сего от Р. Х., шестьдесят седьмого.
Фигура в белом «рак» произнесет.
Она ее за ангела, с высот
сошедшего, сочтет или земного.
И отлетит от пересохших сот
пчела, ее столь жалившая.
Дни
пойдут, как бы не ведая о раке.
Взирая на больничные огни,
мы как-то и не думаем о мраке.
Естественная смерть ее сродни
окажется насильственной: они -
дни – движутся. И сын ее в бараке
считает их, Господь его храни.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.