На днях зашел ко мне альтист Данилов.
Принёс с собой бутылку "Glenfiddich"*.
Был тих собой и улыбался мило,
но в кулаке, всё время прятал шиш.
Шиш вылезал, а он его уныло,
стыдясь, опять запихивал в кулак.
Мы пили виски и альтист Данилов -
одолевал душевный свой напряг.
Когда в часах пробила полночь соло,
мы "усидели" импортный 0.7.
Он предложил сыграть на кухне в поло
и даже снял с петель на кухню дверь.
Но что-то не пошло, не покатило,
а, может, закатилось - хрен поймёшь...
И тут мгновенно вдруг исчез Данилов,
как из дырявого кармана - грош.
Я тихо удивился на мгновенье...
"Исчезнуть, не приняв "на посошок?"
Но, сунув удивление в забвенье, -
сходил неторопливо на горшок.
Потом достал бутылку из подполья -
недавно обретённый "Арманьяк".
И домовых хотел позвать к застолью,
но передумал - вреден им коньяк.
Присел к столу. Плеснул себе на донце,
но аромат едва успел внюхтить,
как вдруг бесшумно, сквозь стекло в оконце,
(вот - бесовщина! Мама моя,тить!)
возник тверёзый, как поп-корн, Данилов.
Проник, не разорив в окне стекла.
( как будто,- только что со мной не пил он?)
сидит опять на кухне у стола...
Принёс с собой футляр с альтом Альбани
и говорит: "Михалыч, - вот, припрячь,
от сыщиков, воров и прочей дряни.
А для меня настало время "Ч".
И значит, хошь не хошь, а надо выпить,
как говорят у вас "на посошок",
но, сообразно с чувствами моими,
мне нынче - не подходит коньячок.
Желая подсластить свою пилюлю,
я у монахов, мимолётом, спёр
прекрасную амброзью травяную:
"Бенедиктин" - волшебнейший ликёр"
И он, рукой пошарив под столом,
достал бутыль ( пузатую такую )
с эмблемой знаменитейшею "D.O.M." **
"Не грех, выходит, помянуть и всуе."
Мы "помянули" этой халабудой...
Данилов встал, сказал: "Ты мне не верь.
А еж ли что, - прибейся к хлопобудам"
И - не взлетел, а тихо вышел в дверь...
Вчера всё думал:
" Было иль не бЫло?
И прилетал он, или приходил?
А, может, это вовсе - не Данилов?
А тот,который альт перепилил?"
Осень. Оголенность тополей
раздвигает коридор аллей
в нашем не-именьи. Ставни бьются
друг о друга. Туч невпроворот,
солнце забуксует. У ворот
лужа, как расколотое блюдце.
Спинка стула, платьица без плеч.
Ни тебя в них больше не облечь,
ни сестер, раздавшихся за лето.
Пальцы со следами до-ре-ми.
В бельэтаже хлопают дверьми,
будто бы палят из пистолета.
И моя над бронзовым узлом
пятерня, как посуху - веслом.
"Запираем" - кличут - "Запираем!"
Не рыдай, что будущего нет.
Это - тоже в перечне примет
места, именуемого Раем.
Запрягай же, жизнь моя сестра,
в бричку яблонь серую. Пора!
По проселкам, перелескам, гатям,
за семь верст некрашеных и вод,
к станции, туда, где небосвод
заколочен досками, покатим.
Ну, пошел же! Шляпу придержи
да под хвост не опускай вожжи.
Эх, целуйся, сталкивайся лбами!
То не в церковь белую к венцу -
прямо к света нашего концу,
точно в рощу вместе за грибами.
октябрь 1969, Коктебель
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
