все мертвецы воскресают в нас
их слёзы дрожат в уголках наших глаз
они не умирают, просто переезжают
вроде как меняют адреса
и, когда вибрируют наши связки
звучат их взволнованные, ржавые, их шелестящие голоса
до того, как я стал настоящим, теперешним мной
я был питерской стенографисткой, достоевской женой
ещё раньше — клювастым врачом, давил из карбункулов гной
ещё-ещё раньше под ногтями моими чернела зола
вперемешку с хной
а в самом начале я был ровно тем же, чем ты была
тьмой над бездною, сгустком земли и неба, добра и зла
дикой, девственной тишиной
Я, я, я. Что за дикое слово!
Неужели вон тот - это я?
Разве мама любила такого,
Желто-серого, полуседого
И всезнающего, как змея?
Разве мальчик, в Останкине летом
Танцевавший на дачных балах,
Это я, тот, кто каждым ответом
Желторотым внушает поэтам
Отвращение, злобу и страх?
Разве тот, кто в полночные споры
Всю мальчишечью вкладывал прыть,
Это я, тот же самый, который
На трагические разговоры
Научился молчать и шутить?
Впрочем - так и всегда на средине
Рокового земного пути:
От ничтожной причины - к причине,
А глядишь - заплутался в пустыне,
И своих же следов не найти.
Да, меня не пантера прыжками
На парижский чердак загнала.
И Виргилия нет за плечами
Только есть одиночество - в раме
Говорящего правду стекла.
1924
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
