Точит грифель дурак Миколка
и допишется кровью долгой
до петли, до чего продашь.
Все мы знаем, как чувство долга
убивает глаза, да только
всё поскрипывает карандаш.
Расписавшись перстами всеми,
убивает Миколка семьи,
поверяет бумаге суть.
А вот было б другое семя –
дурачком пролежал бы в сенях,
спя, пожёвывая колбасу.
Бесноватый Миколка пляшет:
ничего быть не может краше
красной точки карандаша,
потому что – моя душа…
…но зелёнка на лбу ведь тоже
на неё будет так похожа…
У всего есть предел: в том числе у печали.
Взгляд застревает в окне, точно лист - в ограде.
Можно налить воды. Позвенеть ключами.
Одиночество есть человек в квадрате.
Так дромадер нюхает, морщась, рельсы.
Пустота раздвигается, как портьера.
Да и что вообще есть пространство, если
не отсутствие в каждой точке тела?
Оттого-то Урания старше Клио.
Днем, и при свете слепых коптилок,
видишь: она ничего не скрыла,
и, глядя на глобус, глядишь в затылок.
Вон они, те леса, где полно черники,
реки, где ловят рукой белугу,
либо - город, в чьей телефонной книге
ты уже не числишься. Дальше, к югу,
то есть к юго-востоку, коричневеют горы,
бродят в осоке лошади-пржевали;
лица желтеют. А дальше - плывут линкоры,
и простор голубеет, как белье с кружевами.
1982
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
