Одной строчкой
Увековечиться в мире:
“Я тебя люблю!”
Одной строчкой –
Единственной!
Надпись в ЗАГСе в городе Вихоревка
Только по большим праздникам мой деревенский дед надевал яркую рубашку
и, внимательно рассматривая себя в потускневшем зеркале, где все старые записи стёрты были его праздничным отражением, громко возвещал на весь дом, хотя обращался только к жене:
- Фу, мать, дюже я нарядный, аж стыдно!
При этом даже старинное зеркало скрывало в нём все приметы возраста, акцентируя внимание на праздничной рубашке. Бабушка смотрела на дедушку восторженным взглядом и, не сказав ни слова, уходила к себе за занавеску, где надевала панбархатное платье, которое дед подарил в молодости, сватаясь к ней, и этим роскошным поступком навсегда покорил девичье сердце.
- И я у тебя ещё красавица хоть куда! - выходила в наряде к смущённому деду зардевшаяся бабушка.
****************
Ребёнком я обожал эту праздничную обстановку деревенского дома, потому что в длинные заскорузлые будни и дедушка, и бабушка носили бесцветную немаркую одежду, пригодную только для крестьянской работы. В повседневности они были банальны и малоинтересны. А в праздники, не стесняясь внуков, радовались друг другу и даже
целовались на глазах детворы.
*******
- Надо же, - однажды сказала, выходя из комнаты, мать. – Им уже под шестьдесят, а они всё еще целуются, как голубки.
- И чего тут удивительного?- спросил отец.
- Так внуки уже по дому бегают, пора и угомониться. Не стыдно им?
- Доживём до их возраста, посмотрим на себя, любимых, - обнял мать отец. И тоже поцеловал при детях.
- Да ну тебя! - замахнулась на него мать, но тоже прижалась к нему…
*******************
Мне уже пошёл шестой десяток, а я ведь тоже целуюсь, хотя всю жизнь пронёс с собой знатное изречение, которое вычитал в одной мудрой старинной книге и запомнил, потому что оно показалось справедливым:
«ЛЮБОВЬ - ДАР! НЕ РАЗЛЮБИТЬ – НАКАЗАНИЕ!»
Но мои дедушка и бабушка об этой мудрости древних ничего не знали и потому чётко следовали первой половине этой старинной мысли и любили и целовались до самой смерти. Думаю, что и после смерти, поскольку Бог им дал место рядышком на том свете – и в земле, и на небе.
Золотистого меда струя из бутылки текла
Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:
- Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем,- и через плечо поглядела.
Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни
Сторожа и собаки, - идешь, никого не заметишь.
Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни.
Далеко в шалаше голоса - не поймешь, не ответишь.
После чаю мы вышли в огромный коричневый сад,
Как ресницы на окнах опущены темные шторы.
Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград,
Где воздушным стеклом обливаются сонные горы.
Я сказал: виноград, как старинная битва, живет,
Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке;
В каменистой Тавриде наука Эллады - и вот
Золотых десятин благородные, ржавые грядки.
Ну, а в комнате белой, как прялка, стоит тишина,
Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала.
Помнишь, в греческом доме: любимая всеми жена,-
Не Елена - другая, - как долго она вышивала?
Золотое руно, где же ты, золотое руно?
Всю дорогу шумели морские тяжелые волны,
И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,
Одиссей возвратился, пространством и временем полный.
11 августа 1917, Алушта
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
