Вечереет. Небо хнычет звезды в странников и клошаров.
Индевеет время в мыслях… письмах, сказках и мемуарах –
ста/ли окон пространство пишет с листа рубаи Хайяма.
«…рость, мой Гадкий, но только не улетай», – улыбалась мама.
Старый мир – оловянный гном, тот, что весь уместился в минус-
время, т. е. в память о том, что и, будто бы, не случилось –
Оле, осень, огниво, Ост, оригами, отел олений –
все мои анаграммы «о» – за пределами ойкумены.
Ветереет. Восточный брат задувает скрипучим смехом:
гердит Кай свой ледовый сад, укрывая в груди прореху;
обветшавших ступеней «ля» западает в печаль познаний,
одиночество «от рубля» пьют стеклянные поры зданий.
Кому в ухо сок белены, кому пуля, кому простуда –
это отзвук Его вины, просто сделай глоток, Гердтруда,
и увидишь, как Старый дом отразится в луне обмылка,
а улитка уйдет в себя, и циклической станет ссылка…
Неудачник. Поляк и истерик,
Он проводит бессонную ночь,
Долго бреется, пялится в телик
И насилует школьницу-дочь.
В ванной зеркало и отраженье:
Бледный, длинный, трясущийся, взяв
Дамский бабкин на вооруженье,
Собирается делать пиф-паф.
И - осечка случается в ванной.
А какое-то время спустя,
На артистку в Москву эта Анна
Приезжает учиться, дитя.
Сердцеед желторотый, сжимаю
В кулаке огнестрельный сюрприз.
Это символ? Я так понимаю?
Пять? Зарядов? Вы льстите мне, мисс!
А потом появляется Валя,
Через месяц, как Оля ушла.
А с течением времени Галя,
Обронив десять шпилек, пришла.
Расплевался с единственной Людой
И в кромешный шагнул коридор,
Громыхая пустою посудой.
И ушел, и иду до сих пор.
Много нервов и лунного света,
Вздора юного. Тошно мне, бес.
Любо-дорого в зрелые лета
Злиться, пить, не любить поэтесс.
Подбивает иной Мефистофель,
Озираясь на жизненный путь,
С табурета наглядный картофель
По-чапаевски властно смахнуть.
Где? Когда? Из каких подворотен?
На каком перекрестке любви
Сильным ветром задул страх Господен?
Вон она, твоя шляпа, лови!
У кого это самое больше,
Как бишь там, опереточный пан?
Ангел, Аня, исчадие Польши,
Веселит меня твой талисман.
Я родился в год смерти Лолиты,
И написано мне на роду
Раз в году воскрешать деловито
Наши шалости в адском саду.
"Тусклый огнь", шерстяные рейтузы,
Вечный страх, что без стука войдут...
Так и есть - заявляется Муза,
Эта старая блядь тут как тут.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
