Когда в глубоком дошкольном детстве меня спрашивали, что приготовить, я неизменно отвечала: макароны с колбасой. Только не ломай их, - напоминала я бабушкиной спине, когда та, пожав плечами, отправлялась на нашу коммунальную кухню. Впрочем, меня редко спрашивали, видимо, стараясь изменить мой плебейский вкус. Но ни жареная с луком картошка, ни винегрет, ни овощное рагу не шли ни в какое сравнение с длинными макаронами. Именно макароны, а не какая-то вермишель, и дырочка внутри каждой макаронины, и чтоб в неё затекло масло, и накручивать её на вилку...
Лет примерно через семнадцать мы с мужем в сентябре урвали неделю на Чёрном море. За стенкой в маленькой комнатке на две койки жили два мальчика, тоже из Питера. Они только что закончили школу, никуда не поступили и морально готовились к армии. Родители, дабы вдохнуть в них оптимизм и силы, оплатили им полный пансион. Хозяйка заваливала их фруктами из собственного сада, а на завтрак, обед и ужин варила макароны. "Опять эти трубы ворочать", - ворчали парни, усаживаясь к столу.
"Трубы" становились особенно вкусными только с колбасой. Ни тушёное мясо, ни сосиски, ни сырная стружка, ни котлеты не могли заменить колбасу. И чтобы непременно "Докторская", и никакая другая. Её покупали по двести граммов, потому что на второй день она зеленела даже в холодильнике. Это теперь "Докторская", да и любая, лежит в холодильнике по две недели, и ничего.
В школе я изменила колбасе. Предметом моей новой страсти стали котлеты из школьного буфета. Я могла бы тогда за раз съесть десяток этих плохо прожаренных полуфабрикатов, но денег хватало на одну. Плюс винегрет. Или салатик из капусты. Нет, ума уже хватало, чтобы понять, что бабушкины - настоящие, а эти - чистый суррогат, но что-то в них такое было. Буквально было. Иногда мне казалось, что я понимала.
- Бабушка, может, перчику добавить?
Бабушка добавляла перец.
- Бабушка, может, чесночку?
Бабушка послушно добавляла чеснок.
Нет, всё было не то. Их приходилось жевать, а школьные котлеты таяли во рту.
Став студенткой, я изменила котлетам.
Мы учились в две смены, год через год. Первая смена начиналась в 8:00. Это значило - встать в шесть, погулять с собакой, быстренько собраться и выбежать. Вторая начиналась в 13:50. Это значило - встать в шесть, погулять с собакой, доспать пару часов, не торопясь собраться и выбежать. Жизнь, конечно, вносила коррективы: первая смена заканчивалась не в 13:15, а на одну-две лекции позже, зато вторая начиналась не в 13:50, а в 11:40. Обычный перерыв - пятнадцать минут, а двадцатипятиминутный между сменами жаль было тратить на столовую или буфет. Тем более, в перерыве нужно было успеть отстоять очередь в гардероб, получить пальтишко, перебежать к другому корпусу, отстоять очередь в гардероб и сдать пальтишко. И, конечно, поговорить.
Однажды зимой мы поменялись пальтишками. У меня тогда было бордовое, у Таньки синее, у Оленьки клетчатое, у Аньки серое. Шапками тоже поменялись. Возникли в аудитории, и тут я увидела, как рушатся стереотипы у однокурсников. В обрамлении привычных пальто и шапки хохотало непривычное лицо. То есть, лицо привычное, но в непривычной цветовой гамме. В общем, что-то не совпадало и выпадало. "Девчонки, вы чего?" - отмерев, сказал кто-то. Кажется, смешно тогда было только нам.
После лекций просыпался зверский аппетит. Но вёл себя тихо, пока мы не доходили до метро. Там, в подземном переходе, стоял лоток с пирожками. "Жареные с мясом" шло первой строкой на ценнике. Мы, не сговариваясь, становились в очередь, и этот жареный, горячий, был вкуснее всего на свете.
Впрочем, колбаса тоже не осталась за бортом студенческой жизни. Так получилось, что я с первого курса прикипела к походам. Зимой - на лыжах, летом - на байдарках или в горы. Тушенку и сгущенку с собой не брали - слишком тяжёлые, а у нас каждый грамм был на счету. Сухое молоко тогда было не купить, но его прекрасно заменяла смесь для детского питания. Мясо пытались сушить самостоятельно, но что-то упустили в технологии. Короче, не получилось. Зато знали, что в Москве есть специальный магазин сублимированных продуктов. Все наши знакомые, командированные в Москву, были озадачены этим магазином. Иногда привозили.
Ещё в раскладку входила сырокопчёная колбаса. В принципе, её можно было купить, если бы позволяла стипендия. Выручил случай.
Как-то бабушка с пенсии купила варёно-копчёную колбасу на праздник, сунула её в морозилку, чтоб не испортилась, и забыла. Праздник прошёл, а колбаса осталась. Когда её спустя долгое время достали, оказалось, что она усохла и стала твёрдая - именно то, что нужно. Народ оценил изобретательность и назначил меня бессменным завхозом.
В походах гастрономические вкусы странным образом менялись. Так выяснилось, что шоколад и орехи - не лакомство, а средство передвижения. Зимой я обязательно включала в раскладку сало, предварительно нашпиговав его чесноком. Если в обычной жизни этот продукт совершенно не пользовался спросом, то в походах он уходил влёт, даже без хлеба. Вернее, без сухарей. Зато настоящим лакомством в походах считались блинчики и килька пряного посола. Поэтому я всегда запихивала в рюкзак пакет "неучтёнки" с блинной мукой и баночкой этих самых килек, чтобы потом, на днёвке, осчастливить народ настоящим угощением.
А бабушкины котлеты всё-таки сыграли свою роль в студенческой жизни. И это была роль злодея, после чего я завязала с ними на несколько лет.
На первом курсе мы решили устроить нашим мальчикам праздник на 23 февраля. Сценарий и подарки были готовы, когда возник вопрос: чем будем угощать? Домашние заготовки, салатики - понятно. А на горячее? Не помню, кто предложил котлеты, но я зачем-то вызвалась их делать. Возможно, потому, что идея понравилась, а готовить их никто не умел. В отличие от меня, которая много раз видела, как это делает бабушка, что и в какой последовательности добавляет в фарш, как перемешивает, лепит, смочив руки холодной водой, звонко шлёпает каждую котлету ("для пышности"), обваливает в панировочных сухарях, потом жарит на сильном огне, переворачивает и дожаривает на слабом под крышкой. Разве я не справлюсь? Да легко!
Приехали в квартиру заранее. Девочки пошли в комнату ставить столы, украшать, сервировать и репетировать, а я осталась наедине с огромным количеством фарша и прочими ингредиентами. Нацепила фартук, засучила рукава, и дело пошло. Когда котлеты были слеплены, я позвала хозяйку и попросила пару сковородок и панировочные сухари. Сковородки получила, а сухарей в доме не оказалось. Ни панировочных, никаких.
- Ну хоть что-нибудь есть?
Хозяйка полезла в закрома и начала перечислять:
- Греча, манка, рис, крахмал, мука...
- Давай манку, - решила я.
Перевернув котлеты на сковородке, я поняла, что манная корка тверда, как камень. Но вместо того, чтоб спасти остальное, взяв хотя бы муку, я продолжала обваливать в манке. До сих пор не могу объяснить свои действия иначе, чем внезапно напавшим ступором. Снимая со сковородки камешки, я ощущала ужас от содеянного, но с маниакальной настойчивостью продолжала процесс.
Ребята приехали, все расселись за столом, я внесла тазик с котлетами. Выглядели они аппетитно. Вилки ударились об котлеты и отскочили.
- А как их брать?
- Очень просто - не зря я считала Алика гением. Он протянул руку, взял котлету и брякнул её на тарелку.
- А как их есть?
- Еще проще. Как черепаху - разламываешь панцирь и съедаешь брюшко, - и Алик наглядно продемонстрировал свои слова. - Вкусно! - Я его уже почти любила.
Праздничная атмосфера подействовала благотворно, к концу вечера я могла даже улыбаться. Но брюшко черепахи снилось в кошмарах ещё довольно долго.
А любовь к докторской колбасе, думаю, передаётся на генном уровне. Иначе не знаю, чем объяснить тот факт, что мои дети, вскормленные на натуральных молоке, мясе и овощах, придя из садика домой, требовали на ужин макароны с... колбасой.
пора от людей отличаться
наехало с ксивой родни
в печати бежать отмечаться
что нет не такой как они
что прибыло дней по коренья
и с косами пору проспят
когда по полям поколенья
отпразднуют полураспад
коль в кроткие нравом уроды
продвинуть наука могла
простым уроженцем утробы
меня полагает молва
хитер да извилины плохи
двуногий скачу об одной
и вскоре говядину плоти
верну подписав обходной
ан мрак проницая картонный
где утлый всему эталон
я видимо вечный который
не помнит что я это он
мерещится в дырах дорога
и спичка слепит до зари
когда из гремучего лога
на свет поползут косари
известен и я о вольтере
о сахарной норме в крови
но дошлый читатель в партере
улыбку во рту не криви
он медлит для пущего понта
пиджачная в сперме пола
как будто не розданы польта
и на хуй ему не пора
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
