Ламья ощущала себя очень одинокой. Вроде бы всё, как обычно: окружающие люди живут в своей реальности, им не до магии, да и откуда им знать, что такое магия, если они даже не чувствуют собственного тела, не говоря уже о более тонких ощущениях. Если они лгут себе. И не допускают ничего, что могло бы выбить их из привычной кажущейся безопасности мира. Вообще, о какой безопасности речь, если ежесекундно кирпичи реальности готовятся сброситься с крыш случая на незащищённые касками головы? Если в любой момент в Космосе может произойти что-то, что уничтожит планету, например, какое-либо излучение, или выброс энергии из Звезды, да мало ли чего. Если машины водят сумасшедшие водилы. Если мимо обывателей проходят такие же слепоглухонемые, которые могут неожиданно напасть от страха перед мнимой опасностью. И все хотят постоянства и стабильности. Какая безопасность? Какое постоянство?! Самая постоянная стабильность – это постоянные перемены. К ним нужно быть готовой, вернее к их постоянству. Этот постулат Ламья заучила твёрдо за свою магическую деятельность и опиралась на него в минуты слабости или уныния, как сейчас.
Но теперь даже эта библия не спасала. День ото дня становилось всё хуже. Болел желудок и никакие травы не помогали. Болела голова, во всём теле упадок сил и апатия. Жить не хотелось. И это не особо беспокоило. Хотя в нормальном состоянии нежелание жить вызывало бы приступ активной борьбы с помехами. Но не сейчас. Прямо, как в фильме: «Что воля, что неволя, всё равно». И было странное ощущение какой-то твёрдой сферы вокруг тела, которая становилась всё плотнее с каждым днём. Со странным безразличием она даже увидела своё будущее: сфера постепенно каменеет, уплотняется, добирается до неё, запертой внутри, и поглощает. И всё, конец. Нестандартно то, что это не вызвало тревоги. Лишь тупое безразличие и покорность. Как будто влили лошадиную дозу наркотика.
И только где-то внутри напряжённо вопила внутренняя магиня, теребила, не давала успокоиться. И домовой глядел внимательно и сочувственно, не подходил, что означало, что с ней что-то неладно. Да на работе люди, как чувствовали, что ей плохо – подбрасывали задачки неприятнее и пожёстче. Это вывело её (наконец-то!) из тупого безразличия, апатия сменилась злостью, которую Ламья тут же превратила в ярость. У ней раньше всегда всё работало на ярости.
Пешая прогулка – отличный повод для работы над собой. Уж теперь она эту сферу кокнет, как яйцо! Магиня призвала помощников. Но Сила собиралась с трудом. С очень большим трудом. Ничего, ничего, она справится и так. Зря что ли тренировалась в других схватках. Жива же до сих пор.
Ну-с, что у нас там в других измерениях? Магическим зрением она начала рассматривать сферу. Изнутри всё мутно, неясно. Так ничего не узришь. Надо добираться до хозяина этой фигни. Ламья попробовала нащупать красную нить. Ага, есть контакт! Теперь как-то надо к ней (а ощущение было, что на том конце нити «она», а не «он») пробиться и дать взбучку. К тому же магиня давненько не тренировала морфа, как раз для него работёнка. Для того чтобы морф смог действовать, в него нужно влить значительную дозу Силы, а её и так немного, но делать нечего, или — в Рим через арку, или под щитом. Активировав симбионта, она направила его по нити. Ого, далековато забрались «хозяева» смертельной сферы. Ламья напряжённо наблюдала, как морф долетел до чужой планеты, увидела неряшливую массу чёрных птицеобразных существ. Нить тянулась прямиком в центр стаи. Отлично! Вы у меня сейчас долетаетесь, кровососы недоделанные. Всё равно я вас победю… побежду… победяю… тьфу на вас! Морф, вперёд, делай свой дело!
Морф соприкоснулся с одной из «птиц», странное ощущение смертельного объятия. Тела у ней как будто бы и нет, большие крылья, малюсенькая голова, всё абсолютно тёмное. И на планете тоже, кажется, темно. Их Солнце испускает лучи в рентгеновском спектре, наверное. Существа летают как в замедленной съёмке, наверное, у них там гравитация пониженная. Морфу хорошо – он мгновенно приспосабливается к любой атмосфере, любым условиям, это же морф. А, прикоснувшись к «птичке», мгновенно узнал всю информацию о ней, и главное, чего она боится.
Ламья наблюдала, как он метаморфировал в подобие колючей сети или проволоки, начал опутывать лапы и тела всех «птиц» стаи. Они забеспокоились, часть взлетела вверх, он достал их и там. Завораживающая сюрреалистичная картина: тёмный клубок внизу, из которого лохмотьями выброшены вверх существа, машущие своими тряпкоподобными крыльями, и их захватывает и опутывает гигантская сеть. Всё вместе напоминает огромное колышущееся веретено, и кончик веретена теряется далеко вверху, а от него идёт та самая нить, которая заканчивается у сферы вокруг магини. Вона что! Это не одна тварь, это целая стая, у них коллективный разум! Тогда понятно, почему им удалось с ней справиться. Обычные сущи и люди давно уже были не опасны Ламье.
Все на одну маленькую девушку?! Это же нечестно! Благородная ярость поднялась волной, Ламья зарычала и приказала морфу опутать полностью всех-всех «птиц». Нельзя более оставлять таких существ на свободе. Равновесие нарушается. Морф не теряет времени, он всё туже опутывает тряпкоподобных существ, и Ламья даже на расстоянии ощущает их ужас. Она переместила фокус внимания на сферу, отлично, та поддалась, пошла трещиной и раскололась. Ф-фух, стало намного легче дышать. Быстро, насколько могла, она переправила сферу к тряптичкам на планету, морф скрупулёзно их упаковал туда и совместными усилиями они её запечатали. Со стороны эта штука очень походила на двухметровое яйцо с матово-чёрной чуть маслянистой и ничего не отражающей поверхностью.
Ламья с непреклонным видом смотрела, как яйцо чуть вздрагивая, каменеет, уплотняется. Ощущала ужас, а затем безволие тряптиц, которые попались в собственную ловушку. Это яйцо их поглотит, факт. Опять навалилась невыносимая печаль. Смерть всегда тяжела, кто бы это ни был. Но равновесие – штука жёсткая, и сами виноваты те, кто его нарушает.
Запоздалый страх обжёг нервы, встряхнул. А если бы она погибла?! Никто бы не помог, если б яйцо достаточно окаменело — она бы умерла, — энергия не проходила снаружи, а изнутри оно высасывало её. Ещё один-два дня… Ужас какой! Свят, свят…
… Ночь прошла очень тяжело, наутро отвратительное настроение и уныние. Так жалко себя стало, никто не любит, никто не жалеет бедную одинокую магиню. Все такие чёрствые, что как будто со стенками разговариваешь.
Да что такое? После освобождения она должна была чувствовать прилив сил, а не эту гадость! Что-то неправильно.
Вокруг Ламьи был пузырь. Переливающийся бензиновыми разводами и очень прочный, не порвать. Как же ей тяжело и одиноко, бедная, бедная девочка, никто не пожалеет, — она заплакала от обиды и жалости к себе…
Что-то надо делать и срочно. Плёнка осталась от той сферы, как плёнка у яйца — скорлупу разбили, а остальное сохранилось. Она понимала, что эта плёнка перекрывает приток энергии, каким-то образом не даёт ей ничего делать, и нечто извне, не она сама, навязывает унылые мысли.
Печаль скручивала и сминала, и не было силы, способной её переломить. Магиня связалась с Кэт, её подругой, живущей слишком далеко, чтобы поехать в гости. Кэт — девушка быстрая и сообразительная и горазда на интуитивные подсказки. Выслушав Ламью, она подумала пару минут и выдала:
— Что у нас там, плёнка? Она вокруг или плотно к телу прилипла? А ты сожги её.
— Не поддаётся. Была вокруг, а сейчас прилепилась, как вторая кожа.
— Так ты сними её, как кожу, собери в кучку и сожги. Сейчас помогу.
Совместными усилиями плёнка была снята, смята и отправлена в топку. Сразу в глазах посветлело, в голове прояснилось, но навалилась тошнота. Слишком знакомые симптомы — такие ощущения вызывают яды, которые испускают паразиты… Ох, ты, так вот, в чём дело!
— Оказывается, эти тряптицы – они, как наши муравьи или пчёлы, сосуществуют только вместе, а разум у них коллективный. Так как они паразиты по сути, то есть сами не производят энергию, а сосут из других, то яйцо с зародышем они помещают вокруг тела живого существа. Скорлупа постепенно уплотняется, зародыш сосёт «носителя», впрыскивая яд безволия и покорности смерти, чтобы не дёргался. Носитель постепенно ослабевает, а зародыш растёт, жиреет. Потом, как и положено, «птенец» вылупляется, носитель гибнет. В своём мире они использовали каких-то существ. Но то ли у них всё в упадок стало приходить, то ли существ стало мало, и твари решили обновить кровь за счёт сильного мага, то есть Ламьи. Брррр… Надо срочно избавляться от той гадости, которая засела внутри тела и травит его.
Ламья ощущала рвотные позывы от осознания, что внутри есть нечто, вроде большого прозрачного глиста, Ф-уууу. Собрав оставшиеся силы, она вытащила из себя пакость, сожгла без сожаления и раздумий и прочистила организм от яда.
Вот что за напасть? Обычные люди даже не задумываются о таких вещах и таких существах, а ей приходится подвергаться опасности, бороться, выживать. Ведь напали неожиданно ,коварно, она даже не отследила момент. Ну, что за жизнь? Но жить всё же хорошо, а в здоровом теле – и того лучше.
Через пару часов от болей в желудке и других местах не осталось и следа. Она снова была собой: позитивной, неугомонной, неусидчивой хулиганкой, сыплющей остротами и хохочущей по любому поводу и без оного. Солнце светило, на губах блуждала счастливая дурацкая улыбка, вызывающая удивление у прохожих. А по барабану! Домовой радостно пришлёпал и прижался к коленкам. Ламья готова была в порыве нежности обнять всю Землю. Господи, как хорошо жить!
Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето.
С дроботом мелким расходятся улицы в чоботах узких железных.
В черной оспе блаженствуют кольца бульваров...
Нет на Москву и ночью угомону,
Когда покой бежит из-под копыт...
Ты скажешь - где-то там на полигоне
Два клоуна засели - Бим и Бом,
И в ход пошли гребенки, молоточки,
То слышится гармоника губная,
То детское молочное пьянино:
- До-ре-ми-фа
И соль-фа-ми-ре-до.
Бывало, я, как помоложе, выйду
В проклеенном резиновом пальто
В широкую разлапицу бульваров,
Где спичечные ножки цыганочки в подоле бьются длинном,
Где арестованный медведь гуляет -
Самой природы вечный меньшевик.
И пахло до отказу лавровишней...
Куда же ты? Ни лавров нет, ни вишен...
Я подтяну бутылочную гирьку
Кухонных крупно скачущих часов.
Уж до чего шероховато время,
А все-таки люблю за хвост его ловить,
Ведь в беге собственном оно не виновато
Да, кажется, чуть-чуть жуликовато...
Чур, не просить, не жаловаться! Цыц!
Не хныкать -
Для того ли разночинцы
Рассохлые топтали сапоги,
Чтоб я теперь их предал?
Мы умрем как пехотинцы,
Но не прославим ни хищи, ни поденщины, ни лжи.
Есть у нас паутинка шотландского старого пледа.
Ты меня им укроешь, как флагом военным, когда я умру.
Выпьем, дружок, за наше ячменное горе,
Выпьем до дна...
Из густо отработавших кино,
Убитые, как после хлороформа,
Выходят толпы - до чего они венозны,
И до чего им нужен кислород...
Пора вам знать, я тоже современник,
Я человек эпохи Москвошвея, -
Смотрите, как на мне топорщится пиджак,
Как я ступать и говорить умею!
Попробуйте меня от века оторвать, -
Ручаюсь вам - себе свернете шею!
Я говорю с эпохою, но разве
Душа у ней пеньковая и разве
Она у нас постыдно прижилась,
Как сморщенный зверек в тибетском храме:
Почешется и в цинковую ванну.
- Изобрази еще нам, Марь Иванна.
Пусть это оскорбительно - поймите:
Есть блуд труда и он у нас в крови.
Уже светает. Шумят сады зеленым телеграфом,
К Рембрандту входит в гости Рафаэль.
Он с Моцартом в Москве души не чает -
За карий глаз, за воробьиный хмель.
И словно пневматическую почту
Иль студенец медузы черноморской
Передают с квартиры на квартиру
Конвейером воздушным сквозняки,
Как майские студенты-шелапуты.
Май - 4 июня 1931
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
