А в это время в будке, притулившейся к забору дома Ламьи, произошли кое-какие метаморфозы. Пес Филька, породы черный терьер, но окраса при этом белого с подпалинами, в качестве охранника обслуживавший несколько домовладений на Кривоглинной улице, вошел в свое жилище и обалдел. Труама натащила с ближайшей помойки барахлишка поцелее и теперь сидела в кресле-качалке с бокалом армянского коньяка, хмуро поглядывая на джойстик от игровой приставки, валявшийся рядом на ковре. Все это добро (кроме коньяка) заметно пованивало, но Труаму, опытного бойца, это нисколько не смущало. Ухватив Фильку за ошейник, она подтащила его поближе, велела лечь и водрузила ему на спину босые ноги. Здоровенный кабанище Филька удивился собственной покладистости, но промолчал.
Пятки приятно утонули в густой шерсти. Труама отхлебнула из бокала, качнулась назад и принялась ворчать.
- А эта морковка глупая думает, будто справилась со мной! Ага, щаз, держи карман шире! И я ей подмети, и я ей прибери, и покрась, и крышу - слышь, псина! - крышу ей перекрой! Разбежалась! Эх, молодняк-наивняк! Небось, воображает, что я тут плачу в уголке, слезки в тряпочку собираю. И не догадывается, мартышка синехвостая, что я еще могу кой-чего! Вот только мобила моя заработает...
Будто услышав и, главное, поняв эти слова, джойстик на ковре вздрогнул, замигал желтой лампочкой и противным детским голосом произнес:
- Звонит папочка. Возьми трубочку. Звонит папочка. Возьми трубочку. Да возьми же, наконец, трубочку, поганка еловая!
- О, наконец-то! - воскликнула Труама и, быстренько сглотнув остатки коньяка, схватила джойстик. Ох, не знала Ламья, что заныкала ее противница чуток Силы в седьмом шейном позвонке. Силы этой аккурат хватает на подзарядку какого-никакого передатчика, а уж по передатчику этому папочка ее Силушку полностью восстановит. Это ж папочка, он и не такое могет.
- Але! - крикнула Труама, поднеся джойстик ко рту. - Але! Прием!
- Ури! Ури! - донеслось из черной прорези.
- Але! Папа! Але! Але!
- Ури, ты меня слышишь, Ури?
Труама потрясла джойстик.
- Да слышу, слышу! У меня проблема! Топливо давай!
- Труама, это ты, негодница? Ты во что опять вляпалась?
- Потом расскажу! Я ей на хвост села, но она ведь тоже не из пансиона благородных девиц!
- Что, Силы подкинуть?
- Да, и побольше! И можно зелеными!
- Ах-ха-хах! Ценю твой юмор! Лови!
Труама прижала джойстик к груди, закрыла глаза и почувствовала, как прибывающая Сила колотит ее крупной дрожью. Филька заскулил и уполз в угол. Труаму трясло, как отбойный молоток, но лицо ее выражало блаженство. По будке распространился запах свежего мазута. Белый черный терьер осмелился приоткрыть один глаз и увидел, что ведьму приподняло над полом, каблуки ее башмаков звонко отщелкнулись, и вниз рванули две струи голубого пламени. Труама пошла на вертикальный взлет.
"Ну, и кто мне возместит убытки?" - подумал Филька, глядя из угла на падающие обугленные доски, которые только что были крышей его уютной будки.
Стремительная светлая точка набрала вторую космическую скорость и, описав широкую, со шлейфом, дугу ринулась в глубокий космос.
- Пять секунд, полет нормальный, - прокомментировал Адьюр, сидя на внешнем кольце Сатурна и догрызая последний сухарик из пачки.
Т. Зимина, прелестное дитя.
Мать – инженер, а батюшка – учетчик.
Я, впрочем, их не видел никогда.
Была невпечатлительна. Хотя
на ней женился пограничный летчик.
Но это было после. А беда
с ней раньше приключилась. У нее
был родственник. Какой-то из райкома.
С машиною. А предки жили врозь.
У них там было, видимо, свое.
Машина – это было незнакомо.
Ну, с этого там все и началось.
Она переживала. Но потом
дела пошли как будто на поправку.
Вдали маячил сумрачный грузин.
Но вдруг он угодил в казенный дом.
Она же – отдала себя прилавку
в большой галантерейный магазин.
Белье, одеколоны, полотно
– ей нравилась вся эта атмосфера,
секреты и поклонники подруг.
Прохожие таращатся в окно.
Вдали – Дом Офицеров. Офицеры,
как птицы, с массой пуговиц, вокруг.
Тот летчик, возвратившись из небес,
приветствовал ее за миловидность.
Он сделал из шампанского салют.
Замужество. Однако в ВВС
ужасно уважается невинность,
возводится в какой-то абсолют.
И этот род схоластики виной
тому, что она чуть не утопилась.
Нашла уж мост, но грянула зима.
Канал покрылся коркой ледяной.
И вновь она к прилавку торопилась.
Ресницы опушила бахрома.
На пепельные волосы струит
сияние неоновая люстра.
Весна – и у распахнутых дверей
поток из покупателей бурлит.
Она стоит и в сумрачное русло
глядит из-за белья, как Лорелей.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.