А в это время в будке, притулившейся к забору дома Ламьи, произошли кое-какие метаморфозы. Пес Филька, породы черный терьер, но окраса при этом белого с подпалинами, в качестве охранника обслуживавший несколько домовладений на Кривоглинной улице, вошел в свое жилище и обалдел. Труама натащила с ближайшей помойки барахлишка поцелее и теперь сидела в кресле-качалке с бокалом армянского коньяка, хмуро поглядывая на джойстик от игровой приставки, валявшийся рядом на ковре. Все это добро (кроме коньяка) заметно пованивало, но Труаму, опытного бойца, это нисколько не смущало. Ухватив Фильку за ошейник, она подтащила его поближе, велела лечь и водрузила ему на спину босые ноги. Здоровенный кабанище Филька удивился собственной покладистости, но промолчал.
Пятки приятно утонули в густой шерсти. Труама отхлебнула из бокала, качнулась назад и принялась ворчать.
- А эта морковка глупая думает, будто справилась со мной! Ага, щаз, держи карман шире! И я ей подмети, и я ей прибери, и покрась, и крышу - слышь, псина! - крышу ей перекрой! Разбежалась! Эх, молодняк-наивняк! Небось, воображает, что я тут плачу в уголке, слезки в тряпочку собираю. И не догадывается, мартышка синехвостая, что я еще могу кой-чего! Вот только мобила моя заработает...
Будто услышав и, главное, поняв эти слова, джойстик на ковре вздрогнул, замигал желтой лампочкой и противным детским голосом произнес:
- Звонит папочка. Возьми трубочку. Звонит папочка. Возьми трубочку. Да возьми же, наконец, трубочку, поганка еловая!
- О, наконец-то! - воскликнула Труама и, быстренько сглотнув остатки коньяка, схватила джойстик. Ох, не знала Ламья, что заныкала ее противница чуток Силы в седьмом шейном позвонке. Силы этой аккурат хватает на подзарядку какого-никакого передатчика, а уж по передатчику этому папочка ее Силушку полностью восстановит. Это ж папочка, он и не такое могет.
- Але! - крикнула Труама, поднеся джойстик ко рту. - Але! Прием!
- Ури! Ури! - донеслось из черной прорези.
- Але! Папа! Але! Але!
- Ури, ты меня слышишь, Ури?
Труама потрясла джойстик.
- Да слышу, слышу! У меня проблема! Топливо давай!
- Труама, это ты, негодница? Ты во что опять вляпалась?
- Потом расскажу! Я ей на хвост села, но она ведь тоже не из пансиона благородных девиц!
- Что, Силы подкинуть?
- Да, и побольше! И можно зелеными!
- Ах-ха-хах! Ценю твой юмор! Лови!
Труама прижала джойстик к груди, закрыла глаза и почувствовала, как прибывающая Сила колотит ее крупной дрожью. Филька заскулил и уполз в угол. Труаму трясло, как отбойный молоток, но лицо ее выражало блаженство. По будке распространился запах свежего мазута. Белый черный терьер осмелился приоткрыть один глаз и увидел, что ведьму приподняло над полом, каблуки ее башмаков звонко отщелкнулись, и вниз рванули две струи голубого пламени. Труама пошла на вертикальный взлет.
"Ну, и кто мне возместит убытки?" - подумал Филька, глядя из угла на падающие обугленные доски, которые только что были крышей его уютной будки.
Стремительная светлая точка набрала вторую космическую скорость и, описав широкую, со шлейфом, дугу ринулась в глубокий космос.
- Пять секунд, полет нормальный, - прокомментировал Адьюр, сидя на внешнем кольце Сатурна и догрызая последний сухарик из пачки.
За Москва-рекой в полуподвале
Жил высокого роста блондин.
Мы б его помянули едва ли,
Кабы только не случай один.
Он вставал удивительно поздно.
Кое-как расставался со сном.
Батарея хрипела гриппозно.
Белый день грохотал за окном.
Выпив чашку холодного чаю,
Съев арахиса полную горсть,
Он повязывал шарф, напевая,
Брал с крюка стариковскую трость.
Был он молод. С лохматой собакой
Выходил в переулки Москвы.
Каждый вправе героя гулякой
Окрестить. Так и было, увы.
Раз, когда он осеннею ночью
Интересную книгу читал,
Некто белый, незримый воочью,
Знак смятенья над ним начертал.
С той поры временами гуляка
Различал под бесплотным перстом
По веленью незримого знака
Два-три звука в порядке простом.
Две-три ноты, но сколько свободы!
Как кружилась его голова!
А погода сменяла погоду,
Снег ложился, вставала трава.
Белый день грохотал неустанно,
Заставая его в неглиже.
Наш герой различал фортепьяно
На высоком одном этаже.
И бедняга в догадках терялся:
Кто проклятье его разгадал?
А мотив между тем повторялся,
Кто-то сверху ночами играл.
Он дознался. Под кровлей покатой
Жили врозь от людей вдалеке
Злой старик с шевелюрой косматой,
Рядом - девушка в сером платке.
Он внушил себе (разве представишь?
И откуда надежды взялись?),
Что напевы медлительных клавиш
Под руками ее родились.
В день веселой женитьбы героя
От души веселился народ.
Ели первое, ели второе,
А на третье сварили компот.
Славный праздник слегка омрачался,
Хотя "Горько" летело окрест, -
Злой старик в одночасье скончался,
И гудел похоронный оркестр.
Геликоны, литавры, тромбоны.
Спал герой, захмелев за столом.
Вновь литавры, опять геликоны -
Две-три ноты в порядке простом.
Вот он спит. По январскому полю
На громадном летит скакуне.
Видит маленький город, дотоле
Он такого не видел во сне.
Видит ратушу, круг циферблата,
Трех овчарок в глубоком снегу.
И к нему подбегают ребята
Взапуски, хохоча на бегу.
Сзади псы, утопая в кюветах,
Притащили дары для него:
Три письма в разноцветных конвертах -
Вот вам слезы с лица моего!
А под небом заснеженных кровель,
Привнося глубину в эту высь,
С циферблатом на ратуше вровень
Две-три птицы цепочкой.
Проснись!
Он проснулся. Открытая книга.
Ночь осенняя. Сырость с небес.
В полутемной каморке - ни сдвига.
Слышно только от мига до мига:
Ре-ре-соль-ре-соль-ре-до-диез.
1977
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
