С войны в изрубленной броне
он ехал на чужом коне,
и видит в паутине тьмы
хрустальные холмы.
Оттуда вышла дева сна,
как лилия мила,
и чашу, полную вина,
герою подала.
«Отбрось тяжелое копьё,
пусти в луга коня,
зайди на миг». А миг её –
три сотни лет, три дня.
И сколько времени прошло,
он не заметил, но
всё чаще хмурилось чело,
и губы жгло вино.
Он молвил ласковой жене
однажды поутру:
«Я вспомнил о родной земле,
а всё ли там к добру?»
«Ну что ж, езжай в юдоль тщеты,
но слушайся меня
и на родную землю ты
не смей ступить с коня».
Хлестнул он плетью скакуна
спеша как из тюрьмы,
исчезли в пропасти без дна
хрустальные холмы.
«Я близко к сердцу не приму,
души не распахну,
не улыбнусь, не обниму,
на всё рукой махну».
И вот уже края близки,
где был он на посту.
Несут навстречу старики
могильную плиту,
чернеет яма на лугу
и слышен плач вдали.
С коня он спрыгнул: помогу.
И чует зов земли.
Распался прахом в пустоте.
А на могильной той плите
лишь имя славное его.
И больше ничего.
