У каждого народа свои образы Родины. Образ России, благодаря гению Николая Васильевича Гоголя, вот уже вторую сотню лет сливается с образом Птицы тройки, которая летит, несётся вперёд, не давая ответа, куда и зачем, и только: «косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства». Ужас движений, ражий оскал коней, хоть «и не хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным схвачен винтом, а наскоро живьем с одним топором да долотом…» В этой тройке обычай русского народа не скоро запрягать, но быстро ехать, устремляясь сломя голову за новой мечтой, за новой идеей переустроить и осчастливить мир.
Рванулись. И - деревня сбита,
Пристяжка мечет, а вожак,
Вонзая в быстроту копыта,
Полмира тащит на вожжах!
(«Тройка», 1933)
Перед нами та же Птица тройка - Русь! Летучая и неугомонная:
«Кто смог, сбираясь в дальний путь,
К саням - на тёсаных берёзах
Такую силу притянуть?»
Такой мечтой в 20 веке стала мечта о справедливом социальном государстве, в котором простой народ получил бы право на достойную жизнь и нерабский труд. Новое время всколыхнуло народные таланты, которые прозябали в своих неведомых «рассейских» углах и потянулись в Москву учиться, чтобы не мешкая положить к ногам своего отечества свою волю и свой талант. Одним из таких самородков и был сибиряк - Павел Васильев! В его стихах есть запах, «ты пахнешь, как казацкая нагайка», цвет, плоть и язык – г у с т о й язык разноплеменного советского государства, российского народа. Ключевым стихотворением к пониманию неуправляемой авторской воли Павла Васильева может служить стихотворение «Тройка».
Цвет: «И кажешь, морды в пенных розах», «И белозубый скалит рот, // И харя с красными белками», «Другая, рыжая и злая, // Вся в красный согнута калач».
Плоть: «Ты на ногах своих лохматых», «И коренник, как баня, дышит, // Щекою к поводам припав, // Он ухом водит, будто слышит, // Как рядом в горне бьют хозяв».
Язык: «Ресниц декабрьское сиянье // И бабий запах пьяных кож, // Ведро серебряного ржанья - // Подставишь к мордам – наберешь», «Но даже стрекот сбруй сорочий // Закован в обруч ледяной. // Ты медлишь, вдаль вперяя очи, // Дыша соломой и слюной».
Революция. Война. Смерть. И лагерная неволя, которую он предрекал себе, смотрели на него звериными глазами, глазами «кобелей»:
И чьи-то руки в миг последний
С цепей спускают кобелей.
И коренник, во всю кобенясь,
Под тенью длинного бича,
Выходит в поле, подбоченясь,
Приплясывая и хохоча.
В финале стихотворения поэт вочеловечивает образ тройки, его коренника он соотносит с собой, а, значит, с тягловым предназначением Русского Поэта, который, «приплясывая и хохоча», сам есть центральное звено Тройки, что по сути ново в русской литературе. У птицы тройки уже был возница, возница, который «привстал, да замахнулся, да затянул песню - и вон она понеслась, понеслась, понеслась!...» Но новое время требовало новых песен, своих песен, яростных и неугомонных!
Только за сто лет к Тройке цепляют ещё и «пол-России гиблой тачанкой»: гражданская война с её противоречивыми правдами не могла не отразится в искренних стихах Павла Васильева.
Национальный колорит добавляет раскосый глаз коренного киргизского коня, прекрасно прописаны и охарактеризованы две другие лошади тройки: «Одна - из меченых и ражих, //
Другая – краденая знать // – Татарская княжна да б...., – // Кто выдумал хмельных лошажьих //
Разгульных девок запрягать?»
Русь по-прежнему мчится, волоча за собой полмира. Дерзкой удалью веет от этих строк, чувствуется, что сам автор мчится в этой тройке и управляет конями. Сам автор ощущает в себе силы стать новым – « первым поэтом страны советов», его слог лёгок, его язык вкусен, он «чертовски» талантлив. Он в самом начале своей писательской дороги, после ареста по доносу он ещё надеется на ссылку или лагерь, он жаждет продолжить писать, он ещё так молод, у него столько ещё впереди . Но он был приговорён к расстрелу и на следующий день убит. Многие поэты революционного поколения по причине своей неподатливости и непластичности к новой власти даже «до шахт не дошли» (Б. Слуцкий). Прозаики уцелели, видимо, потому, что прозаику для творчества нужно много дополнительных аксессуаров, в виде бумаги, а поэт опасен тем, что способен пустить в народ всего-то десяток строчек, которые даже и записывать не нужно, сразу высекаются в памяти. Высекаются и косвенные доносы с дружеским рукопожатием: «Здравствуй, враг отечества!» – знаменитое пастернаковское в писательском клубе.
Эпоха лошадей в России, конечно, отжила своё. Трудно себе представить, что в начале 21 века поэт российский прицепит новую птицу тройку к «ладе калина», пусть и в сто лошадиных сил. Скорости сейчас другие, многим всё больше по нутру фотонные ракетные двигатели… А Русь тройка мчится себе вперёд, оплакивая своего погибшего поэта, и ожидает следующего, нового, коренного. Подождём и мы.
-------------
2010
Доклад был зачитан 19 февраля 2010 года на научной конференции "Поэт Павел Васильев и русская культура" в Литературном институте имени А.М.Горького.
НА СТОЛЕТИЕ ПАВЛА ВАСИЛЬЕВА
Не в 37-ом, а в «две тыщи девятом»
Он мог умереть на кресте не распятым.
Мог стать патриархом от литературы,
Отпетым лежать в «храме номенклатуры».
Но был лишь расстрелян за час до рассвета
Глазастым и чистым, улыбчивым летом,
А гранки рассыпали, вырвали с корнем,
Но время пришло, мы всех вырванных вспомним.
Все песни отыщем и заново сложим,
Пусть нам говорят – мир коварен и сложен.
Коль слово – поэта приводит к расстрелу,
То, значит, начальство то слово задело.
Мы всех палачей назовём поимённо,
Какие б над Красной не встали знамёна!
Он к правде тянулся, был дерзким и сильным,
Он был – и остался – наш Павел Васильев!
----------------
12 февраля 2010
Павел Васильев
ТРОЙКА
Вновь на снегах, от бурь покатых,
В колючих бусах из репья,
Ты на ногах своих лохматых
Переступаешь вдаль, храпя,
И кажешь, морды в пенных розах, -
Кто смог, сбираясь в дальний путь,
К саням - на тесаных березах
Такую силу притянуть?
Но даже стрекот сбруй сорочий
Закован в обруч ледяной.
Ты медлишь, вдаль вперяя очи,
Дыша соломой и слюной.
И коренник, как баня, дышит,
Щекою к поводам припав,
Он ухом водит, будто слышит,
Как рядом в горне бьют хозяв;
Стальными блещет каблуками
И белозубый скалит рот,
И харя с красными белками,
Цыганская, от злобы ржет.
В его глазах костры косые,
В нем зверья стать и зверья прыть,
К такому можно пол-России
Тачанкой гиблой прицепить!
И пристяжные! Отступая,
Одна стоит на месте вскачь,
Другая, рыжая и злая,
Вся в красный согнута калач.
Одна - из меченых и ражих,
Другая - краденая, знать, -
Татарская княжна да б...., -
Кто выдумал хмельных лошажьих
Разгульных девок запрягать?
Ресниц декабрьское сиянье
И бабий запах пьяных кож,
Ведро серебряного ржанья -
Подставишь к мордам - наберешь.
Но вот сундук в обивке медной
На сани ставят. Веселей!
И чьи-то руки в миг последний
С цепей спускают кобелей.
И коренник, во всю кобенясь,
Под тенью длинного бича,
Выходит в поле, подбоченясь,
Приплясывая и хохоча.
Рванулись. И - деревня сбита,
Пристяжка мечет, а вожак,
Вонзая в быстроту копыта,
Полмира тащит на вожжах!
1934г.
