… оказывается, разлюбить – дело не мокрое, но внезапное:
ещё вроде недавно вздрагивала часов в семнадцать – ну где его черти носят?
Откладывала сопливые платки его бывших, как будто запонки,
в песочек сахарный, – глууупенький утконосик.
А тут – первый звоночек, крошечный сбой сервера:
лежите рядом – тёмный кинжал и вилка,
и ты называешь его по имени – своего первого,
и его «солнышко» не звякнет в твоей копилке.
А потом – больше – отказываешься зашивать варежки,
шарахаешься от его ласок, будто от прокажённых,
оставляешь царапины, словно киношная барышня,
и это царапины с каждым разом всё глубже и раздражённей.
Наконец выходишь попинать тротуарные чучела,
обмести веничком ветра припавшее пухом рыльце,
ныряешь под арку, чтоб прикурить – так лучше, мол,
оборачиваешься – а там поджидает тебя убийца.
И ты думаешь, насколько его глушитель похож на твой, кто спит у него калачиком,
пока он выслеживает трепетных утконосов,
и представляешь, как вы напиваетесь в складчину
в уютном баре, как он утирает тебе слёзы,
а твоему тем временем снятся боксёры-ниггеры
и крохотные рефери, что дышат им в пуповину…
Убийца отворачивается, чуя: сегодня не выгорит.
Ты возвращаешься. Мёртвая. Наполовину.
– а у него на спине – шерсть. И горбы верблюжьи, то бишь – одеяльные.
У него губы во сне отвисают, как в кабаке – дебилы.
И весь он – как кролик, завезённый козлом в Австралию.
Его бы зарезать, да ножики затупились –
точить – не переточить, – никакому По не выписать,
как сотрясаются стояки от твоих вжик-вжик.
… двадцать лет ты разговариваешь с антенной, заслоняющей дона Родригеса.
И всхлипываешь. Неслышимо. Как мужик.
О, как хороша графоманная
поэзия слов граммофонная:
"Поедем на лодке кататься..."
В пролетке, расшлепывать грязь!
И слушать стихи святотатца,
пугаясь и в мыслях крестясь.
Сам под потолок, недотрога,
он трогает, рифмой звеня,
игрушечным ножиком Бога,
испуганным взглядом меня.
Могучий борец с канарейкой,
приласканный нежной еврейкой,
затравленный Временем-Вием,
катает шары и острит.
Ему только кажется кием
нацеленный на смерть бушприт.
Кораблик из старой газеты
дымит папиросной трубой.
Поедем в "Собаку", поэты,
возьмем бедолагу с собой.
Закутанный в кофточку желтую,
он рябчика тушку тяжелую,
знаток сладковатого мяса,
волочит в трагический рот.
Отрежьте ему ананаса
за то, что он скоро умрет.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
