Марьандревна – застёгнута наглухо, ни оборок, ни рюшек – всё строго. Пока муж работал, жену посещали страстные любовники, аккуратно переписанные дворником Ахмедом.
Муж, любовники, дворник Ахмед – расстреляны.
Верильинишна – ситцевый халат. Единственный мужчина — управдом Ефим – трижды зашёл попить чайку. Не женился, но троих детей признал.
Ираида – без отчества и без возраста – китайский шёлк, жемчужная нить бесстыжей длины. Завтракает вздохами, обедает – травой. Муж, поговаривают – от травы и помер.
У подъезда сидели втроём, вечерком, обсуждая длину моей юбки.
С полной жизнью налью стакан,
приберу со стола к рукам,
как живой, подойду к окну
и такую вот речь толкну:
Десять лет проливных ночей,
понадкусанных калачей,
недоеденных бланманже:
извиняюсь, но я уже.
Я запомнил призывный жест,
но не помню, какой проезд,
переулок, тупик, проспект,
шторы тонкие на просвет,
утро раннее, птичий грай.
Ну, не рай. Но почти что рай.
Вот я выразил, что хотел.
Десять лет своих просвистел.
Набралось на один куплет.
А подумаешь — десять лет.
Замыкая порочный круг,
я часами смотрю на крюк
и ему говорю, крюку:
"Ты чего? я еще в соку”.
Небоскребам, мостам поклон.
Вы сначала, а я потом.
Я обломок страны, совок.
Я в послании. Как плевок.
Я был послан через плечо
граду, миру, кому еще?
Понимает моя твоя.
Но поймет ли твоя моя?
Как в лицо с тополей мело,
как спалось мне малым-мало.
Как назад десять лет тому —
граду, миру, еще кому? —
про себя сочинил стишок —
и чужую тахту прожег.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
