На краткий воробьиный шаг
власть тьмы становится короче,
скворешни чувствовать спешат,
и льды рассветные бормочут
стихи, и реки тормошат
горячечной стихией строчек.
Истаскан белый плащ зимы
Толпой холоднооких мымр.
На малый воробьиный скок
кукожится ночное царство,
зиме - поклон, порог и бог
гуртом с шагреневым коварством,
и сена клок, и вилы в бок -
была и нету, благодарствуй.
Распахнут вОрот и ворОта -
ждем беспредел солнцеворота!
Истаскан белый плащ зимы!
ждем беспредел солнцеворота!!!!
пожалуй, это начало еще одной оборотки )
спасибо!
Истаскан белый плащ зимы,
Жду беспредел солнцеворота,
Всего чуть-чуть до поворота -
Долой унылый вкус вины!
А может, не было и вовсе
А может, это были сны,
Оставь меня, в тумане скройся
Воспоминанья не нужны...
Весна спасет, и даст мне шанс
Остаться доброй на мгновенье,
Пошлет спасительно забвенье,
полуулыбку, реверанс...
Спаси меня, приподними
Над снегопадом мглы и злобы...
Еще живу и недотрога,
Еще летаю в небесах...
И растворяюсь в пенье птиц,
И в облаках, искристых лужах...
И забываю, как ты нужен -
Я просто луч, я просто бриз...
Спасибо Вам))
Травинка первая, цветок,
Листочек, рвущийся наружу...
О, только ты... лишь ты мне нужен...
Ты жизнь моя!
Весны глоток!
Написали, что оборотка зализана) Это экспромт) Я как прочла, что Вы написали, что это начало оборотки, так и сразу к Вам написала, без черновика) Не зализывала)
Гений слова.
что-то гении-то у вас как грибы растут... (с) :)
Лора, а почему Вы Альгиз?
Русалка, Algiz - это скандинавская руна, очень сильная и охраняющая. В 2014-м, когда я регилась на Решке, был у меня период острого интереса к этим вещам, отсюда и ник )
А у нас в институте был литовец Альгис)
Я думала, это мужское имя)
Руны - это здорово)
Надо же как прекрасно. :)
Спасибо!
Не идут комменты в почту, поэтому не сразу отвечаю )
Ну в спам же наверняка падают.
вот этот точно туда и упал ) похоже, мейловские почтовые голуби на работу выходят через день, филоны )
откакая рифма у зимы, оказывается!
так я и думала, что она белая и пушистая до первого сапога (как у нас на югах))
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Провинция справляет Рождество.
Дворец Наместника увит омелой,
и факелы дымятся у крыльца.
В проулках - толчея и озорство.
Веселый, праздный, грязный, очумелый
народ толпится позади дворца.
Наместник болен. Лежа на одре,
покрытый шалью, взятой в Альказаре,
где он служил, он размышляет о
жене и о своем секретаре,
внизу гостей приветствующих в зале.
Едва ли он ревнует. Для него
сейчас важней замкнуться в скорлупе
болезней, снов, отсрочки перевода
на службу в Метрополию. Зане
он знает, что для праздника толпе
совсем не обязательна свобода;
по этой же причине и жене
он позволяет изменять. О чем
он думал бы, когда б его не грызли
тоска, припадки? Если бы любил?
Невольно зябко поводя плечом,
он гонит прочь пугающие мысли.
...Веселье в зале умеряет пыл,
но все же длится. Сильно опьянев,
вожди племен стеклянными глазами
взирают в даль, лишенную врага.
Их зубы, выражавшие их гнев,
как колесо, что сжато тормозами,
застряли на улыбке, и слуга
подкладывает пищу им. Во сне
кричит купец. Звучат обрывки песен.
Жена Наместника с секретарем
выскальзывают в сад. И на стене
орел имперский, выклевавший печень
Наместника, глядит нетопырем...
И я, писатель, повидавший свет,
пересекавший на осле экватор,
смотрю в окно на спящие холмы
и думаю о сходстве наших бед:
его не хочет видеть Император,
меня - мой сын и Цинтия. И мы,
мы здесь и сгинем. Горькую судьбу
гордыня не возвысит до улики,
что отошли от образа Творца.
Все будут одинаковы в гробу.
Так будем хоть при жизни разнолики!
Зачем куда-то рваться из дворца -
отчизне мы не судьи. Меч суда
погрязнет в нашем собственном позоре:
наследники и власть в чужих руках.
Как хорошо, что не плывут суда!
Как хорошо, что замерзает море!
Как хорошо, что птицы в облаках
субтильны для столь тягостных телес!
Такого не поставишь в укоризну.
Но может быть находится как раз
к их голосам в пропорции наш вес.
Пускай летят поэтому в отчизну.
Пускай орут поэтому за нас.
Отечество... чужие господа
у Цинтии в гостях над колыбелью
склоняются, как новые волхвы.
Младенец дремлет. Теплится звезда,
как уголь под остывшею купелью.
И гости, не коснувшись головы,
нимб заменяют ореолом лжи,
а непорочное зачатье - сплетней,
фигурой умолчанья об отце...
Дворец пустеет. Гаснут этажи.
Один. Другой. И, наконец, последний.
И только два окна во всем дворце
горят: мое, где, к факелу спиной,
смотрю, как диск луны по редколесью
скользит и вижу - Цинтию, снега;
Наместника, который за стеной
всю ночь безмолвно борется с болезнью
и жжет огонь, чтоб различить врага.
Враг отступает. Жидкий свет зари,
чуть занимаясь на Востоке мира,
вползает в окна, норовя взглянуть
на то, что совершается внутри,
и, натыкаясь на остатки пира,
колеблется. Но продолжает путь.
январь 1968, Паланга
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.