ты всегда на войне, у тебя этим летом кампания
баррикады имеют неизменно воинственный вид
и никто никогда не узнает, что было заранее
потому что на линии фронта убит замполит.
а жена замполита Раиса Петровна Невзгода
в это время взирает на солнце и думает, что
генеральный директор Давид нефтяного завода
положил свою тёмную голову ей на плечо
он неслыханно нежен с её охренительным бюстом
в совершенстве владеет нерусским своим языком
но Раисе Петровне Невзгоде становится грустно
потому что Давид с её мужем ещё не знаком.
замполиту теперь всё равно, кто случится с Раисой Петровной
потому что имеет давно нерентабельный вид
генеральный директор Давид совершенно спокойно
с очень сильным московским акцентом ей говорит:
«дорогая Раиса, вы так неожиданно страстны
ваша кожа бела, словно тёплый глоток молока
прежде чем вас убить, попытался спасти, но напрасно
чтобы не было больно, я вас по-щенячьи лакал
я испил вашу плоть, вашу душу, рвал вас на части
растворял свою нефть в вашей тонкой прозрачной крови
и теперь, когда вас больше нет, стал непричастен
к багровеющим пятнам текущей на запад зари»
где-то там, на растаявшей линии фронта
муж Раисы Петровны Невзгоды далеко не убит
пиджаком и усами Давида щеголяет он с понтом
до тех пор, пока солнце забудет, что такое зенит.
А здесь жил Мельц. Душа, как говорят...
Все было с ним до армии в порядке.
Но, сняв противоатомный наряд,
он обнаружил, что потеют пятки.
Он тут же перевел себя в разряд
больных, неприкасаемых. И взгляд
его померк. Он вписывал в тетрадки
свои за препаратом препарат.
Тетрадки громоздились.
В темноте
он бешено метался по аптекам.
Лекарства находились, но не те.
Он льстил и переплачивал по чекам,
глотал и тут же слушал в животе.
Отчаивался. В этой суете
он был, казалось, прежним человеком.
И наконец он подошел к черте
последней, как мне думалось.
Но тут
плюгавая соседка по квартире,
по виду настоящий лилипут,
взяла его за главный атрибут,
еще реальный в сумеречном мире.
Он всунул свою голову в хомут,
и вот, не зная в собственном сортире
спокойствия, он подал в институт.
Нет, он не ожил. Кто-то за него
науку грыз. И не преобразился.
Он просто погрузился в естество
и выволок того, кто мне грозился
заняться плазмой, с криком «каково!?»
Но вскоре, в довершение всего,
он крепко и надолго заразился.
И кончилось минутное родство
с мальчишкой. Может, к лучшему.
Он вновь
болтается по клиникам без толка.
Когда сестра выкачивает кровь
из вены, он приходит ненадолго
в себя – того, что с пятками. И бровь
он морщит, словно колется иголка,
способный только вымолвить, что "волка
питают ноги", услыхав: «Любовь».
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
