… под ногами - варенье из крыш.
По бокам - листьелапы-сновыды…
Прижимаешься к ветру. Глядишь,
как в коробках внизу Геспериды,
словно яблоки, прелых людей
то растят, то кусают за корень…
Хорохорится косточкой день
в переполненном комьями горле.
И впиваются косточке в рот
осы осени, требуя сдаться.
И каштанчик, как видишь, вот-вот,
как дракоша, покинет свой панцирь.
И отручится лист от локтей
ненадежных деревьев, как возраст…
И горы невидимка-лакей
по-заправски сойдет-отречется
от какого-то замка.
Зажав
грустеносца секиру в лампаде
на душе износившейся, в шар
превращаешься
и листопаду
подставляешь ладошку.
Внизу
хитро щурятся шпили.
Каретой
подставляет под шарик слезу
кучер - каменный-каменный ветер...
2
… неприрученный деревом лист
тянет падать в острог краснокожих…
Состорожничал ветер-таксист:
натянул густой воздух, как вожжи, -
между ними все вдрызг на мази,
на липучках, как сучья - на липах…
О, расстрелье мое, тормози! -
на рюмашечку длинной смолыбы,
у колыбы, где носят стволы
пули воздуха раненным жизнью,
и столы-облака развели,
как мосты, вокруг плоти осклизлой
недогретого солнца,
и в ряд -
как грачата -
на крышах набито:
"Я уже не хочу умирать!
Мне дадут запасные копыта!" -
на ножах тесто хмеля мешать,
отдаваться речным январятам,
танцевать в золотых камышах,
задыхаться в висках винограда,
прижиматься к лодыжкам земли,
на которых - браслеты из нежных
и случайных,
и чувственно злить
земляник прикладбищенских свежесть…
В мясорубящей полости рта,
проклинавшего пляску в рубашке,
невердаев железных орда
мотыльковыми крыльями машет
на мечи заосененных банд
отмирания сменщиков веры…
Краснокожие вихри рябят
на тропинке в влюбленковых перьях.
Под лисенково-теплый закат,
на подсолнечном маслице вида
с высоты, от сражений косят
ветряки из зол-бед-и-корытец.
И в шкатулке из яблочных крыш
и небесно-лилового платья,
как прирученный лист, ты дрожишь,
постигая, что можно - не падать...
