Забреди в мой квартал, где цветочницы красят цветы
золотыми сердцами и дырами трепетных будней,
и лохматые звёздные звери, пытаясь сойти
с дымарей крестовидных – в картофельный пар обоюдно-
крепко-намертво-сваренных рук одичавших домов,
застряют на крестах – и прозрачная кровь вытекает
на цветы цвета сердца.
И бродит, как раненый волхв,
пёс со взглядом хромым и плешивыми больно-боками,
на которых – дары иссибиренных дворничьих язв…
Заплетает язык змей-горыныч троллейбусных схваток…
А цветочницы красят цветы, словно сумерек бязь, –
заводными огнями продутых ветрами палаток.
… исцеление рук целлофановой дрожью…
Копьё –
проржавевший от крови букет…
Со щитом, на цикадах
(вместо цыпочек),
ты пробираешься в дом-где-нас-нет,
и прозрачная грусть правит бал-маскарад мискоряда.
Раздеваясь и падая в мускусно-крысный платок,
в перекрёсток постелей, где – сбитая тень продавщицы
гладиолусной плоти,
ты видишь, как волк-потолок
скалит зубы на заячий след на щеке-плащанице:
контур сдержанных слёз,
муть-и-мачешных снов на краю,
счетоводства овечек, жующих оливковый садик,
и друзей, прошуршавших в густом муравьином строю –
выходивших по праздникам, чтобы поцёмочкать сзади –
как….
Ты знаешь, как кто.
… на столе покосилось копьё.
Мошкара, задыхаясь в сердечной гуаши, на тени
распадается…
Страх темноты – невидимка-шпион –
прижимается носом к мужчине, одетому в темень…
Забреди в мой квартал! Приведи все сердца, весь цветник! –
мне так страшно терять в темноте одичавшее «рядом»
двух ссобаченных страхов – бояться, что кто-то без них
замерзает в долине цветов, зацелованных градом…
На окошке на фоне заката
дрянь какая-то жёлтым цвела.
В общежитии жиркомбината
некто Н., кроме прочих, жила.
И в легчайшем подпитье являясь,
я ей всякие розы дарил.
Раздеваясь, но не разуваясь,
несмешно о смешном говорил.
Трепетала надменная бровка,
матерок с алой губки слетал.
Говорить мне об этом неловко,
но я точно стихи ей читал.
Я читал ей о жизни поэта,
чётко к смерти поэта клоня.
И за это, за это, за это
эта Н. целовала меня.
Целовала меня и любила.
Разливала по кружкам вино.
О печальном смешно говорила.
Михалкова ценила кино.
Выходил я один на дорогу,
чуть шатаясь мотор тормозил.
Мимо кладбища, цирка, острога
вёз меня молчаливый дебил.
И грустил я, спросив сигарету,
что, какая б любовь ни была,
я однажды сюда не приеду.
А она меня очень ждала.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
