Глаза - как мухи - в перьях мельхиора,
и махаонно дразнятся: цап-цап...
Давай с тобой рыбачить, чтоб на шторах
плясали два живца для двух живцят.
Рыбалка - жизнь.
Насаживай!
В засаде
сиди, тяни - воздастся... Не спугни!
Мы - водные вампиры-саламандры,
на алые песочные огни
бросающие вызовы и пляски..
Минуй нас, бог омриянных корыт!
Луна в надрывных пузырьках шампанских
других придурков пусть навзрыд манит!
Мы - странные охотники за кладом -
за папоротным блеском чешуи...
Ты прыгаешь.
Я прыгаю.
Так надо.
Смотри -
круги -
пошли,
пошли,
пошли...
***
...когда глаза луна вдевает в куртку
покатой крыши в мучениках-мяфф,
у нас, как крылья, зреют руки-удки,
мы ловим щук из теплых незабудок
для памяти, в которой можно - вплавь
пересидеть все "если бы" и " зря мы..." -
позднее, когда в водоросли - мы...
Рыбалка...
Потолок висит, как замок,
над заводью...
Часистый демон замер.
И двери, словно ивушки, - слепы...
Клюет и плачет свет на подоконник.
Но что нам - клев?
Из тела твоего
вылавливать шекспирскую Верону,
прокуренность балладскую вагона
дарить тебе...
Патруль береговой
лягушек оштрафует браконьеров,
багдадскую злодейскую звезду
поймавших на покусанные нервы,
на темноту из адовой консервы,
и на виноточивую лозу
зрачков-невид...
Сквозняк...
Все штрафы - сдуло...
Ловить! -
башмак,
тень яблока,
следы
желальных рыб, прошедших на ходулях
по рыбакам, отлитых, словно пули,
из серебра невидимой воды...
Ловить...
...как крылья, зреют руки-удки.
Клюется время бешеной совой...
Луна, как пес, плетется в тучу-будку -
смотреть с цепи, как щуки-незабудки
в песок уходят сны метать взапой...
***
Что я могу выловить из-под кожи твоей, хороший?
Пару бессонных цунами в масках покоя?
Парочку чертиков, пахнущих терпкой дрожью
талого снега рыбьей тягучей крови?
Что я могу выжать из сжатой тяги
губ, молчаливо тлеющих, словно вата -
в ватнике неба закатного?
Вот собаки
с неба дождистый сахар и лимонадный
дождь лижут воем...
Вот коченюги-птицы
с неба сдирают перья летяг конвойных...
Что я могу, мой хороший, когда нам спится
так, что в песок врастаем темно и больно -
в теплый песок двух кож,
как обломки лодки -
в воду,
как реки - в рубашку на шаре круглом?
Руки гуляют, как под танцоркой-плеткой
доброго Карабаса - седые куклы.
Как под хвостаткой-белкой - мыслята воли
в желтых палатах,
как под неправдой - правды...
Что я могу?
Только ресницей голой
падать в дыхания сонного теплый кратер,
и на живца рыболовить рассветы, чтобы
в каждой горсти суток нести их к морю
и отпускать - в вольный невинный шепот
нашего "вместе" из слипшихся двух "порознь"...
***
... и вот так вот висишь - как солнце - на паутинке,
словно вдох - на губе, золотистом крючке любви.
И ни смерти, ни сна.
И комната - словно льдинка -
по костру зажигает и шепчет: "плыви-плыви!"
Ну, плыви, моя рыба!
Желания - словно цапли -
на закатанной левой корчатся в камышах.
И ни жизни, ни даже намека на то, что завтра
мы прокиснем в лимонах на едких тупых ножах.
И ни лжи, и ни правды, что эта любовь -на вырост -
в два пергамента козьих в бутылке для детворы...
Знаешь, маленький шлиман еще не нашел папирус
из развалин Трои.
Так что давай - твори! -
наши рыбские прятки
в прядках дремучих речек,
на крючке океана, верящего в уху
из песка и воды, подушки - в шершавый жемчуг
наших щек чешуистых, и в звездочки на боку,
в пацана-небесенка с банкой-спасалкой,
в чайку-
цветкоедку,
в себя - баюку снесенных крыш,
и в русалку, которая беды червивой майкой
достает со дна и щебечет им "кыш-кыш-кыш".
Что могу я - висеть - на волосинке ночи,
доставать пескарей из ранок твоих живых...
Что ты можешь - звенеть в кувшиночный колокольчик,
отгоняя пришельцев с острова облепих
и налепленных кухонь...
Что можем мы - нежно таять
языками - на безъязычии...
Ветер, тссс!
Ты, летящий по камню, - ты видишь, как мы взлетаем?
а можно придумать то, о чём можно только вспоминать? ещё раз
ммм... не совсем поняла
крутяк
да?
да.
surime, ты инопланетянко. с утроенной силой восприятия. или удесятеренной. или, одна из немногих оставшихся живых и настоящих землян. понравилось. ох.
ох.
да.
я инопланетянка среди инопланетян.
именно с таким ощущением и живу, если честно)))
спасибо
это не ты инопланетянко, это планета не та:)
а какая должна быть?
Такая, такая, знаешь,... (пытаеццо показать при помощи жестов и мимики какая именно)...вот, примерно. но другая
ага)))
и дальше - мимика-мимика-мимика
Такие стихи, на мой взгляд, нельзя давать подряд, лентой. Сложная образная система (иногда - просто великолепная в своей сложности) требует передышки. У меня так, во всяком случае. До последнего стиха (наиболее мне понравившегося) добрался на третий раз. Не идет восприятие подряд. Накладывается одно на другое.
ну, как вот Вы ниже сказали - сюжет.
он и писался как одно, как цикл. потому и дробить не хотела. хотя очень хорошо понимаю, что даже без сложности (а она ведь у меня неизбежна),за счет объема, воспринимается тяжко...
Добавлю.
Хотя, с другой стороны, идёт сюжет, а он - тоже хорош. Не знаю, вобщем... Может я и не прав...
Пойдём рыбачить в нашу жизнь, не забудь взять что-нибудь живое – так легче будет подсчитать улов. Ты поймаешь меня, я – тебя. Говоришь, зря надеюсь, нет опыта и воздуха, чтобы дышать на глубине, что легче сжечь песок, чем память, плавящую этот песок, текущий сквозь нас и совсем не обязательно, чтобы мы стали энным слоем цивилизации любви.
А я мечтаю вплавь выбраться из того, что ты забыл и стать живцом на золотистом крючке любви.
И ни смерти, ни сна.
И комната - словно льдинка -
по костру зажигает и шепчет: "плыви-плыви!"
Вот теперь на нашей воде – льдина, это твои выдумки, но мне замечательно от того, что она становится пусть и сомнительным, но островом, на котором ещё есть Время быть живцами для нас обоих и внимательно осмотреть Луну на предмет вместимости в неё шампанского. Мы её такую придумали – доверху наполненный бокал, и все эти лунные дорожки - .. для придурков?
Ты прыгаешь.
Я прыгаю.
Так надо.
Смотри -
круги -
пошли,
пошли,
пошли...
Мы пугаем Луну. Это происходит спонтанно, словно так задумано часистым демоном, словно береговой лягушачий патруль намерен предложить нам букет незабудок в качестве пожизненного штрафа и запереть в зрачки-невидимки. Сколько их, станут ли они исчислением глубины, в которую погружаемся не мы, но наши призрачные рыбы, чтобы дышать нашим сознанием и обречь нас на умирание вдыхания друг друга.
Это не та комната. Круги пошли. Идущие круги возвращаются на круги своя. Пошли их смотреть. Они двоятся, будто мы – двое, мы были всегда двое, даже в те моменты, когда пытались перерасти из друг друга в водоросли. Мне страшно. Пытаешься войти? Ты – потолок? Если да, ты – потолок, зачем входить? Банальнее нависать и становиться белым, как Луна, допустим.
Рыбалка...
Потолок висит, как замок,
над заводью...
Часистый демон замер.
И двери, словно ивушки, - слепы...
Вторгаешься без спроса, теперь понимаю, как это важно – знать в лицо тебя и заводь, таящую в себе плачущий свет и окно, его излучающее.
Клюет и плачет свет на подоконник.
Есть другой вариант. Переместить тебя в недостаточно точное слово, тогда ты не узнаешь меня в этих водах. Воды – дождистый сахар, лимонадный дождь. Их лижут собаки, не думая застать нас. Загляни в ту комнату – это наша семейная жизнь. Чей-то очередной ремейк – финал которого становится известен раньше оригинала.
Что я могу, мой хороший, когда нам спится
так, что в песок врастаем темно и больно -
в теплый песок двух кож,
как обломки лодки -
в воду,
как реки - в рубашку на шаре круглом?
Ты тоже это чувствуешь. Давай бежать. Вода убывает, но не могу себе позволить остановить.. Луна размышляет над своими проблемами, я хочу держать тебя поближе, но седые куклы Карабаса отнимают близость. Я становлюсь зависимой от них или от способности дышать рыб без воды.
Ну, плыви, моя рыба!
Желания - словно цапли -
на закатанной левой корчатся в камышах.
И ни жизни, ни даже намека на то, что завтра
мы прокиснем в лимонах на едких тупых ножах.
На каждую цаплю непременно найдётся лягушка-желание. Вот и съеден патруль, предлагавший незабудки. Вот и можно всё забыть. Разве штрафы лягушек - это неоплаченные счета? Башмаки, яблоки, следы желальных рыб – представить невозможно, но пули, на которые есть бронежилет. Из рыб уха, из нас – ни пуха ни пера. Лимоны, режущие кислотой тупые сны. А сны не знают, что они проснутся и станут снами. А я снимаю для тебя кино из двух сюжетов. Догадываешься, зачем два сюжета?
Первый сюжет – ты. Второй – Луна. Как будто ты идёшь по Луне и вокруг тебя вырастают камыши и цапли. Рассветы и цапли, жующие на завтрак моих лягушек. Я тебе не говорила, что лягушки выпивают всю воду?
Но ты молчишь, потому что ты – белый потолок, а потолки делают вид, что падают и покрываются белым.
И ни лжи, и ни правды, что эта любовь -на вырост -
в два пергамента козьих в бутылке для детворы...
Знаешь, маленький шлиман еще не нашел папирус
из развалин Трои.
Так что давай - твори! -
Я выросла, а ты – нет. И ты вырос. Задолго до меня. Ты прячешь свои слова и бросаешь в воду. Я вспомнила внутреннюю империю, из которой есть выход. Но нам он не нужен. Ты себе возомнил, что не нужен. Потом сказал, что нужен. Когда ты это сказал, империя пала.
Ветер думает, что он рассеял нас.
Я думаю, что нужно подождать.
Что можем мы - нежно таять
языками - на безъязычии...
Ветер, тссс!
Ты, летящий по камню, - ты видишь, как мы взлетаем?
Ветер думает: "стервецы"
p.s пьяный снех не всё скопировал из своих мысле-бреда.
ноаврное это не важно, но все же.
вчитываюсь...
на самом деле, это была лишь попытка, призрачно-нелепая. Но ваш стих не разрешил мне высказаться полностью, а это значит отзыв поверхностный, но искренний.
Спасибо вам за Стихи.
почему не позволил??
(не нужно на "Вы", Снег...)
Он стесняется быть откровенным, а Его просьба для меня - превыше всего :)
(в Нём очень много сокровенного, пусть в Нём и останется)
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Словно пятна на белой рубахе,
проступали похмельные страхи,
да поглядывал косо таксист.
И химичил чего-то такое,
и почёсывал ухо тугое,
и себе говорил я «окстись».
Ты славянскими бреднями бредишь,
ты домой непременно доедешь,
он не призрак, не смерти, никто.
Молчаливый работник приварка,
он по жизни из пятого парка,
обыватель, водитель авто.
Заклиная мятущийся разум,
зарекался я тополем, вязом,
овощным, продуктовым, — трясло, —
ослепительным небом на вырост.
Бог не фраер, не выдаст, не выдаст.
И какое сегодня число?
Ничего-то три дня не узнает,
на четвёртый в слезах опознает,
ну а юная мисс между тем,
проезжая по острову в кэбе,
заприметит явление в небе:
кто-то в шашечках весь пролетел.
2
Усыпала платформу лузгой,
удушала духами «Кармен»,
на один вдохновляла другой
с перекрёстною рифмой катрен.
Я боюсь, она скажет в конце:
своего ты стыдился лица,
как писал — изменялся в лице.
Так меняется у мертвеца.
То во образе дивного сна
Амстердам, и Стокгольм, и Брюссель
то бессонница, Танька одна,
лесопарковой зоны газель.
Шутки ради носила манок,
поцелуй — говорила — сюда.
В коридоре бесился щенок,
но гулять не спешили с утра.
Да и дружба была хороша,
то не спички гремят в коробке —
то шуршит в коробке анаша
камышом на волшебной реке.
Удалось. И не надо му-му.
Сдачи тоже не надо. Сбылось.
Непостижное, в общем, уму.
Пролетевшее, в общем, насквозь.
3
Говори, не тушуйся, о главном:
о бретельке на тонком плече,
поведенье замка своенравном,
заточённом под коврик ключе.
Дверь откроется — и на паркете,
растекаясь, рябит светотень,
на жестянке, на стоптанной кеде.
Лень прибраться и выбросить лень.
Ты не знала, как это по-русски.
На коленях держала словарь.
Чай вприкуску. На этой «прикуске»
осторожно, язык не сломай.
Воспалённые взгляды туземца.
Танцы-шманцы, бретелька, плечо.
Но не надо до самого сердца.
Осторожно, не поздно ещё.
Будьте бдительны, юная леди.
Образумься, дитя пустырей.
На рассказ о счастливом билете
есть у Бога рассказ постарей.
Но, обнявшись над невским гранитом,
эти двое стоят дотемна.
И матрёшка с пятном знаменитым
на Арбате приобретена.
4
«Интурист», телеграф, жилой
дом по левую — Боже мой —
руку. Лестничный марш, ступень
за ступенью... Куда теперь?
Что нам лестничный марш поёт?
То, что лестничный всё пролёт.
Это можно истолковать
в смысле «стоит ли тосковать?».
И ещё. У Никитских врат
сто на брата — и чёрт не брат,
под охраною всех властей
странный дом из одних гостей.
Здесь проездом томился Блок,
а на память — хоть шерсти клок.
Заключим его в медальон,
до отбитых краёв дольём.
Боже правый, своим перстом
эти крыши пометь крестом,
аки крыши госпиталей.
В день назначенный пожалей.
5
Через сиваш моей памяти, через
кофе столовский и чай бочковой,
через по кругу запущенный херес
в дебрях черёмухи у кольцевой,
«Баней» Толстого разбуженный эрос,
выбор профессии, путь роковой.
Тех ещё виршей первейшую читку,
страшный народ — борода к бороде,
слух напрягающий. Небо с овчинку,
сомнамбулический ход по воде.
Через погост раскусивших начинку.
Далее, как говорится, везде.
Знаешь, пока все носились со мною,
мне предносилось виденье твоё.
Вот я на вороте пятна замою,
переменю торопливо бельё.
Радуйся — ангел стоит за спиною!
Но почему опершись на копьё?
1991
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.