Сезон дождей. Прохлада светофора.
Как вой, протяжный не-сезон души.
На небе - облака с походкой вора.
Медведица в тоске без черемши
кусается...
Заложниками лужи
вжимают в плечи темечко и лоб.
К церквушке, где замок и тени кружек
прижались, как дворняги, будохлоп
и хлопобуд.
Сезон дождей. И лавы.
Сезон левреток в пазухах лжецов.
Фонарь, промокший до железных плавок,
заглядывает зонтикам в лицо:
"какая поппинс"...
...судорожно-мягко -
вода - вода- вода- вода - вода...
Мы все - вода в прокисшей кулебяке
земли со ржавой раной живота,
ржаной тоской по небу и безлюдью,
когда сидишь в любви, как в луже луж,
и город из семи плевков верблюда
сползает в тьму с блестящих нежно душ...
Мы все - вода.
Кто - глинче.
Кто - воднее.
Кто - зонтичней.
Кто - подберезней.
Кто - ...
Заложниками руки леденеют.
Трещит по швам наполненный "хот-дог"
непропеченной шкурки - от горчицы,
кореньев страха, огорчений щек...
Мы - водные застенчивые чипсы,
укушенные небом за бочок
стихией грусти.
Мы - Пьерры и перья
воробушков, замоченных до дыр...
Мы подпираем тряпочками двери,
чтоб дождь не смыл наш пересохший мир -
где женщины босы и бесчулочны,
и нет плаща на ковролине, где
не старость - одинокости песочек
стекает по ненужной наготе,
где дождь идет на серый светофорный
зрачок обид на то, что дождь - идет,
а воспаленно-легкий белый пони
сдыхает под таверной "Идиот",
на то, что - не-сезон для хлопобуддов,
на то, что зонт - как луковка, плакуч,
на то, что в тесных ванных сучьих будках
в головке душа видно морду туч,
на то, что в записной халатной книжке -
как в церкви, пусто. В доме - ни души...
Сезон дождей.
Испорченная стрижка
асфальта.
Бабка веник черемши
дает медведю детского граффити.
... а ты, вот ты - кому себя хоть дать?!..
Сезон дождей.
Мы тонем.
Нас не видно.
Вода.
Вода.
Вода.
Вода.
Вода...
За то, что я руки твои не сумел удержать,
За то, что я предал соленые нежные губы,
Я должен рассвета в дремучем акрополе ждать.
Как я ненавижу пахучие древние срубы!
Ахейские мужи во тьме снаряжают коня,
Зубчатыми пилами в стены вгрызаются крепко;
Никак не уляжется крови сухая возня,
И нет для тебя ни названья, ни звука, ни слепка.
Как мог я подумать, что ты возвратишься, как смел?
Зачем преждевременно я от тебя оторвался?
Еще не рассеялся мрак и петух не пропел,
Еще в древесину горячий топор не врезался.
Прозрачной слезой на стенах проступила смола,
И чувствует город свои деревянные ребра,
Но хлынула к лестницам кровь и на приступ пошла,
И трижды приснился мужам соблазнительный образ.
Где милая Троя? Где царский, где девичий дом?
Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник.
И падают стрелы сухим деревянным дождем,
И стрелы другие растут на земле, как орешник.
Последней звезды безболезненно гаснет укол,
И серою ласточкой утро в окно постучится,
И медленный день, как в соломе проснувшийся вол,
На стогнах, шершавых от долгого сна, шевелится.
Ноябрь 1920
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.