Вечер такой, что никто не прийдет. Как раки,
свищут ветра энный час на лохматый "бис"...
Кто там наплел с три короба эти враки,
что одиночеству - можно, как кошке, - "брысь!"?
Холод в пробирках рук хочет спрятать осень.
Пот замирает, как перед Ноем - дождь...
И темнота течет, словно кровь из носа -
так, что и об салфетку не оботрешь.
Пахнут враги - сладким горелым супом.
Пахнут пустоты - как мокрая вермишель.
Вечер, когда ты ни с кем - как молочный зубик
на гуттаперчевой ниточке, в порошке
мятной ненужности звякнуть каким-то "левым" -
выдохнуть про "сто зим..." и " давай, как ра..?"
Курица приглашает на север хлева
пару мясничих деток.
... стоит гора.
Только мышиными лапками - холодильник -
носится льдинками - к айсбергам-ледникам.
Чайничный пар выходит на Пикадилли -
в норковой шубке, разорванной по бокам.
Что-то рифмуют моли в дыму каштанов.
Связка кошмаров - нет-нет-в батарее - "дзынннь"...
Слезы сухие деланно и жеманно
просят - на щечку, как пьяный - на магазин.
Щечка от них отрекается. Или - "косит".
Холод в пробирках рук - что корабль - в порту.
А темнота течет, словно кровь из носа -
к полюсу сердца, тихого какаду:
что-то бельмесит про "кеша - дур-рак, трик-трраки,
тук-туки-тууу..."
Никого.
Никому - на бис...
Кеша, пожалуйста, - ну его, эти враки!
Некому слушать, родимый.
Заткнись.
Заткнись...
