С кошачьей грацией растёкся туман по серому паркету
Воды пушистой белой звЕрью. Неведомой и мягкой-мягкой,
Почти незримой влажной лапой скребёт каменья и к ответу
Призвать пытается баклана. Сидит баклан, лететь не хочет –
Звериный мех заполнил небо, не всё, но то, что над стеклянной
Натянутой рябой водою, всё в белых вспушенных шерстинках,
Летать внутри такого дела – себя угробить, не иначе.
И чайки плачут и хохочут, в тумане вязнут и смолкают,
И тонут клювы в белой вате, а звуки тот туман съедает
Лохматой влажной белой пастью, глотает тихо, планомерно.
По склонам гор течёт неспешно, огнетушительно, лениво
Стена из белого ватина. Но словно время поломалось,
В часах туман завяз, и стрелки, и шестерёнки, ход замедлив,
Опасно встали. Всё затихло. Величественно, бесконечно
Идут, как будто проплывают, пушистые большие звери,
Из мезозойных лет выходят, в провал шагают величаво,
И столь глобально это действо, что всё смолкает в ожиданьи,
Когда пройдёт колонна меха, собой заполнившая небо,
С неслышной грацией драконов, покрытых белым влажным светом.
Да где же женщина?
Девица в такой туман – само искусство
Быть соблазнительно-жеманной. И исчезать в белёсых далях
Великолепно и роскошно, как будто сахарный корабль,
Сходить со стапелей в пучину.
Неужто это непонятно? :)
