Всё сложено – по стопкам – раз-два-три.
Всё взвешено. Но всё перетекает…
Земля стремится темечком горы
на небо. Небо – в прятки (жмётся с краю).
Но вот, страданьем розовым пушист,
в земную ось, что держат в жалах осы,
он рухнет – ад. И превратится в жизнь –
для сковородок с серебром в начёсах,
для казанков из казанов, для касс,
где цифры размножаются, как крысы,
для тех, кто, мрак увидев в первый раз,
сосёт его, как санта-барбар-иску…
На темноте, в прозрачном потолке –
ночной рубашке перистых и клёвых –
мы, отражаясь в божьем кулаке,
ночных чудовищ плотоядно ловим
на нас, живцов-чудовищ, – чуть привстав
на цыпочки осенние, раздевшись…
Снотворный дождь пытается листать
багрово покрасневшую одежду –
подбой кровавый на тумане из
не белой – жёлтой – мантии…
Деревья
садятся на фиговый звёздный лист.
Пытаются сбежать…
Монах в ливрее –
усталый хромоногий воробей –
бредёт от ада и до ада нышком,
разносит, словно молоко, людей,
цецилий, кошек, сахарных малышек,
песок, евшан, снотворное и дождь…
Жужжат-плюются осы.
Стынет мята
на кухнях.
И мерещится, что рожь,
как бурьяны – из всех покойных лож
на кладбищах, – шурша, растёт из ада…
