... наворожи мне их не видеть...
Но
приходят, черти - в те урывки дрёмы,
когда кусает лоб веретено
колдуньи, и серийные паромы
увозят в Интернат Видений Босх-
А-Ля (ему не снилось, правда) - страхи...
В вулканный голос.
В небоскрёбный рост.
В тлетворный сладкий невозможный запах...
Горят поля поп-корна и шелка.
И конные бегут, иконы пряча
в копыта, - по себе же...
Пеликан
надменный - ад - глотает мир, горячий -
что пирожок, забытый на бедре
олив, топлённых дорогим железом...
Горит синичный перьевой берет
над полем-морем-пустошливым лесом,
над лезвиями искажённых ртов,
над ампулами сломанных хребтинок...
И горизонт - как виноград - бордов
до чёрного,
и брошенный ботинок
на нём цветёт, как пятна - на луне...
Пристёгнута к кошмарам. Словно к креслу
авто - ремнём.
И ночи - всё длинней.
И всё длиннее узкие порезы
на бурьяне в башке для мыльных снов
и пузырьковых радуг у ресничек
барашков, что сопят на сто носов -
уютно,
колыбельно,
когда спички
и вата (куклы -облака) сопят,
совсем как ты, и верится в их плотскость...
И в мир, который, словно зуб, щербат,
ты каждый день по коридору солнца
проходишь, не умея отличить,
где сны-не-сны-уже-не-сны...
Ты - сон свой!
... наворожи мне рай и дай ключи,
чтобы - в те сны (и пусть потом горчит!),
где я - свой сон, нетронутый, как остров...
Неудачник. Поляк и истерик,
Он проводит бессонную ночь,
Долго бреется, пялится в телик
И насилует школьницу-дочь.
В ванной зеркало и отраженье:
Бледный, длинный, трясущийся, взяв
Дамский бабкин на вооруженье,
Собирается делать пиф-паф.
И - осечка случается в ванной.
А какое-то время спустя,
На артистку в Москву эта Анна
Приезжает учиться, дитя.
Сердцеед желторотый, сжимаю
В кулаке огнестрельный сюрприз.
Это символ? Я так понимаю?
Пять? Зарядов? Вы льстите мне, мисс!
А потом появляется Валя,
Через месяц, как Оля ушла.
А с течением времени Галя,
Обронив десять шпилек, пришла.
Расплевался с единственной Людой
И в кромешный шагнул коридор,
Громыхая пустою посудой.
И ушел, и иду до сих пор.
Много нервов и лунного света,
Вздора юного. Тошно мне, бес.
Любо-дорого в зрелые лета
Злиться, пить, не любить поэтесс.
Подбивает иной Мефистофель,
Озираясь на жизненный путь,
С табурета наглядный картофель
По-чапаевски властно смахнуть.
Где? Когда? Из каких подворотен?
На каком перекрестке любви
Сильным ветром задул страх Господен?
Вон она, твоя шляпа, лови!
У кого это самое больше,
Как бишь там, опереточный пан?
Ангел, Аня, исчадие Польши,
Веселит меня твой талисман.
Я родился в год смерти Лолиты,
И написано мне на роду
Раз в году воскрешать деловито
Наши шалости в адском саду.
"Тусклый огнь", шерстяные рейтузы,
Вечный страх, что без стука войдут...
Так и есть - заявляется Муза,
Эта старая блядь тут как тут.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
