…о господи, пошли мне рок-н-ролл,
каштаны, сахар, соль, петлю на шею
хорьку, который, словно чушь, порол
и порет рёбра со свиной траншеи
с варёным сердцем.
Дай мне поролон –
заткнуть все щели – карлики задрали:
то – Цахес, то – резиновый король,
то – сдохшие в детдоме самураи…
Куда ни глянь – сопливый бухучёт.
Занюханы проценты табуреткой
и мылом…
И верёвочка – течёт,
А кончика – ни-ни, хоть очень редко
потянешь, зафиксируешь… Взлететь –
нет духу (то долги, то старый лифчик,
и стыдно – Так…)
Окурочный балет.
И плач листвы, что тянет сквозь наличник
дверного шага в ад свои все шесть
нелепых пальцев, на которых тролли –
частицы пустоты – сосут дюшес
витающей тоски под алкоголем
и рок-н-рольным темпом битых бит,
согнувшихся о темя бога…
Манна
из хлебных крошек.
Апельсин-гибрид,
не взятый в жёны лысым павианом.
Хорёк в сердечной шахте без руды
на жирном фарше.
Красный свет с размахом
крыла вороны.
Дерево в груди,
родящее в скорлупке чёрной – сахар.
Мне всё дано.
Мне всё послали.
И
вообще послали – в миф, где каторжане
каштаны жарят на огне любви,
на кромке бездорожья из каштанов
и прелых листьев шестипалых.
Где
не молятся,
не лечатся,
не дышат
сквозь тряпку,
в миф, где город на беде
спасает хвостик каждой дохлой мыши.
Где нет верёвок.
Где смывают боль
своей же кровью – не ревнуя к ранам.
Где режут рёбра глубоко и вдоль,
чтоб вставить снова в тёплый бок барана,
и жертва – в этом, а не в смерти.
Где
нет ничего, всё выдумка, без жанра.
Есть только мир, в зелёной бороде
заплётший:
троллей,
ангелов,
каштаны,
соль-сахар,
голубику площадей
и манну ампул,
и осенних цыпок,
и гномиков, играющих в детей
влюблённых…
Завидую, кто быстро пишет
и в благости своей не слышит,
как рядом кто-нибудь не спит,
как за стеною кто-то ходит
всю ночь
и места не находит.
Завидую, кто крепко спит,
без сновидений,
и не слышит,
как рядом кто-то трудно дышит,
как не проходит в горле ком,
как валидол под языком
сосулькой мартовскою тает,
а все дыханья не хватает.
Завидую, кто крепко спит,
не видит снов,
и быстро пишет,
и ничего кругом не слышит,
не видит ничего кругом,
а если видит,
если слышит,
то все же пишет о другом,
не думая,
а что же значит,
что за стеною кто-то плачет.
Как я завидую ему,
его уму,
его отваге,
его перу,
его бумаге, чернильнице,
карандашу!
А я так медленно пишу,
как ношу трудную ношу,
как землю черную пашу,
как в стекла зимние дышу -
дышу, дышу
и вдруг
оттаиваю круг.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
