… что бы ни говорили о хрупком мире,
с щупальцами великого и седого,
выйдешь однажды к чёрту на остановку
и обнаружишь: мир – как укус москита,
тысяча миллионов укусов, то есть,
атомом к атому – он ведь кусает рядом…
он не кусает – он вводит в квадраты корни,
и ненасытны в его хоботке беззвучном,
жаждущем полупрозрачной хрустальной плазмы,
эти холодные люстры над остановкой,
эти горячие ручки в руках прохожих,
эти три дэ гелия вечной лампы,
это беззвучное трение о поверхность
чёрнокачанной капусты асфальта в марле
мшистых мышистых контуров грязных лапок
в белых носочках, которые пропускают
снова и снова укусы, плевки и корни…
перекись, утро, перекись… скисло днище
утра. немного мази, немного соли,
пара пакетов из распродаж парадных,
пара перьинок, чтоб щекоталось больше,
перекись снова, тонкая паутинка
кожи, которая кожей не хочет тонко
биться о шрамы, которых не будет, что бы
ни говорили о том, что мирок – как мамонт:
давит на горло, в котором уснул кулончик,
жаренный в вороте.
… так протекает лето
током троллейбуса по проводам. так зимы
перетекают в воробушка на обломках
бледных биг-бордов в пыльных прозрачных масках.
так протекает осень, как нос – в платочек.
только весна поджидает у рыбной лужи
рыбный автобус на чёртовой остановке,
как сумасшедшая, трубно бубня прохожим,
что хрупкий мир повернул налегке налево,
что нам нельзя на повторе свернуть налево,
что это лево попозже сойдётся с прямо
и нежный ветер обдует легонько ноги
и забинтует ноги воздушной мазью,
и жизнь застынет антимоскитной сеткой
на неизвестном чьём-то косом балконе
под невесомой щекоткой шального ветра
и белой марлей из твоего дыханья
За то, что я руки твои не сумел удержать,
За то, что я предал соленые нежные губы,
Я должен рассвета в дремучем акрополе ждать.
Как я ненавижу пахучие древние срубы!
Ахейские мужи во тьме снаряжают коня,
Зубчатыми пилами в стены вгрызаются крепко;
Никак не уляжется крови сухая возня,
И нет для тебя ни названья, ни звука, ни слепка.
Как мог я подумать, что ты возвратишься, как смел?
Зачем преждевременно я от тебя оторвался?
Еще не рассеялся мрак и петух не пропел,
Еще в древесину горячий топор не врезался.
Прозрачной слезой на стенах проступила смола,
И чувствует город свои деревянные ребра,
Но хлынула к лестницам кровь и на приступ пошла,
И трижды приснился мужам соблазнительный образ.
Где милая Троя? Где царский, где девичий дом?
Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник.
И падают стрелы сухим деревянным дождем,
И стрелы другие растут на земле, как орешник.
Последней звезды безболезненно гаснет укол,
И серою ласточкой утро в окно постучится,
И медленный день, как в соломе проснувшийся вол,
На стогнах, шершавых от долгого сна, шевелится.
Ноябрь 1920
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
