Шептать тебе - скользко, хотя и слюна - наждак.
Писать тебе - некуда. Шить тебя - ломка игл...
Я вижу, как сводным латают враньём пиджак
и лижут побитыми скулами сапоги.
Я вижу, как сводных - в султаны, в цари, в корчму...
А я - не могу так - плясать на столе, как Витт.
Мне просто бы душу свою прислонить к плечу
и красную кнопку дыханием надавить.
А кто-то тебе обещает дожить до ста,
рожает тебе рубаху, солому, клеть...
А я - научу тебя с чёрного выть листа,
и вешаться: словно музыка - о балет -
тереться о ворос быта, и купорос
пробирок мобильных в уши, как воск, залить...
...а ты меня баиньки спрячешь под купол роз,
отчаянно жалящих нервами...
Из золы
домашних везувиев вытащишь волчий Рим.
Как гуси, взмахнут крылья тюли...
Мы будем тлеть,
ты мой нерождённый, как те, что сошли с горы,
а люди их - камнем, огня не приемля...
Плеть
моей тишины гадюкой обвилась - слух
теряет тебя, не рождённого.
На губах -
попытка не сбыться, считая себя до двух,
рожая себе по тысяче снов-рубах -
но - рвутся, но лопают - гной, и ещё раз - гной,
и куколки непричастности к рёбрам и
тому, кто меж туч вечерами рисует хной
по синему бархату скользкое эхо "мы".
И бархат живёт до ста, и ещё живёт.
И хне фараонной в личико кислотой
плюётся луна.
Скользко яблоко тает в рот.
И в дрёме мерещится:
мамонтик золотой
слонихе под деревом радугу подаёт
букетом:
немного полыни и бергамот,
ромашки, и папороть, солнечный талый мёд,
лианы раздетые, и мокрый лотос, мыт
губами людей не рождённых, чей шёпот - плот,
идущий под воду: забыть, всё-всё-всё забыть -
и скользкое эхо, и сны, и наждак, и мак
рассвета всходящий, когда я без всех рубах,
без всяких одежд тебя шью - не хватает язв
на коже.
И ломка у игл.
И считать до "раз",
не сбывшись, сбиваясь.
И воздух царапать: "мой...."
И прятаться в бархат, залитый прозрачной хной.
Иаков сказал: Не отпущу Тебя, пока не благословишь меня.
Бытие, 32, 26.
Всё снаружи готово. Раскрыта щель. Выкарабкивайся, балда!
Кислый запах алькова. Щелчок клещей, отсекающих навсегда.
Но в приветственном крике – тоска, тоска. Изначально – конец, конец.
Из тебе предназначенного соска насыщается брат-близнец.
Мой большой первородный косматый брат. Исполать тебе, дураку.
Человек – это тот, кто умеет врать. Мне дано. Я могу, могу.
Мы вдвоем, мы одни, мы одних кровей. Я люблю тебя. Ты мой враг.
Полведра чечевицы – и я первей. Всё, свободен. Гуляй, дурак.
Словно черный мешок голова слепца. Он сердит, не меня зовёт.
Невеликий грешок – обмануть отца, если ставка – Завет, Завет.
Я – другой. Привлечен. Поднялся с колен. К стариковской груди прижат.
Дело кончено. Проклят. Благословен. Что осталось? Бежать, бежать.
Крики дикой чужбины. Бездонный зной. Крики чаек, скота, шпанья.
Крики самки, кончающей подо мной. Крики первенца – кровь моя.
Ненавидеть жену. Презирать нагой. Подминать на чужом одре.
В это время мечтать о другой, другой: о прекрасной сестре, сестре.
Добиваться сестрицы. Семь лет – рабом их отца. Быть рабом раба.
Загородки. Границы. Об стенку лбом. Жизнь – проигранная борьба.
Я хочу. Я хочу. Насейчас. Навек. До утра. До последних дат.
Я сильнее желания. Человек – это тот, кто умеет ждать.
До родимого дома семь дней пути. Возвращаюсь – почти сдаюсь.
Брат, охотник, кулема, прости, прости. Не сердись, я боюсь, боюсь.
...Эта пыль золотая косых песков, эта стая сухих пустот –
этот сон. Никогда я не видел снов. Человек? Человек – суть тот,
кто срывает резьбу заводных орбит, дабы вольной звездой бродить.
Человек – это тот, кто умеет бить. Слышишь, Боже? Умеет бить.
Равнозначные роли живых картин – кто по краю, кто посреди?
Это ты в моей воле, мой Господин. Победи – или отойди.
Привкус легкой победы. Дела, дела. Эко хлебово заварил.
Для семьи, для народа земля мала. Здесь зовут меня - Израиль.
Я – народ. Я – семья. Я один, как гриб. Загляни в себя: это я.
Человек? Человек – он тогда погиб. Сыновья растут, сыновья.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
