Мир так хорош, а плачется. Микроскоп
нужный размер заныкал от пирамидок
(тех, что без доллара), от белизны – без скоб –
зубок нехищных особей разных видов,
от Прометеев некусаных – саламандр,
от негритят живых на десятом небе,
от разноцветных воронов (каждый – брат),
и павианов цветастых (восторг и трепет…)
Где это – вечная магия костерка?
Кости планет, изнежившие пещеры?
Где же, как змей бумажный, летит река
в личный хрустальный шарик старухи Череп?
Личная информация муравья?
... – заросли лунных шарфиков в тёплой али
женщиной ставшей развилки в тени двора,
камушков, ждущих обеда и «шоб сосали»…
Небо лизнёт драконовым языком
детскоплощадочный пух из песка и мрака.
Нежно рыгнёт – будильником – зимний гром,
дремлющий на пороге ничьих бараков.
Тенью у губ парадного – шмыг да шмыг, –
как санитарка – к больному – под попу утку,
ядом натёртую, – дерзкий зверёк на крик
слабых придёт, и зубы запустит в грудку:
мир так хорош, мол…
Да, росомаха, да…
Тёплый халат прозрачности. Не заметишь
долгий приход с невиданных гор кота,
то, как кожа под микроскопом ветошь
напоминает.
Тяффф…..
2
Есть время нарушения хребтов.
Есть время замыкания на ранах.
Есть тысячи невыношенных ртов,
жующих (в прах) ковров обетованных
засыпанный сухариками ворс.
Есть чучело молитв,
Страшила близо-
безчувственности,
дым от папирос,
синяк – от росомах – солёный вызов
на полосу препятствий, к «излечить»
ведущую.
Есть смерть в ванильных розах...
…когда на Марсы улетят грачи,
когда в аду повесятся стрекозы,
когда огромный крылый зоопарк
на крытом рынке крыночку распятий-
распитий одолеет, как Плутарх –
творение души,
когда под пяткой
на простыни калиновым мостом
взойдёт дорога к праведным гусарам,
то ты полюбишь этот дикий дом
и плюнешь в рыло сов и санитаров,
гиен и росомах.
И белизну
пушистых, не модельных – пальцем в темя
попробуешь проткнуть…
Но, облизнув
хребет, зверушек время ест.
Ест время…
3
Как голову в банановой авоське,
как киви в теле приодетых мах,
несёт свой мир малиновая Фроська,
а на неё – полтыщи росомах
охотятся.
Поодиночке.
Сёстры
в сортире жмутся к капельницам – жуть…
А мир – такой загадочный и пёстрый,
и в нём коготы ктотов нежно жрут…
О, санитарный час моих махито
замшелых кочек, папороти час,
лягушки-дружки в грудах малахита,
букашек сердобольный тарантас!
О, ветка подкукушечных кукуев,
о, топи под пижамой из сапог
(по одному) Утопий-Мёртвых-Гурий
и Слепоты-В-Крови-Единорог!..
Как ястреб – на постель, как тапок – в морок,
как море – в землю, в утку по-се-ку…
прекрасный мир выдавливал из поры
то ласку трав – гладильную доску,
то шёпот солнца в газовых конфорках,
драконий лепет лифтиков в домах…
И крались к мыслям, словно к детям – орки
во сне, эннадцать армий росомах…
В парке отдыха, в парке
за деревьями светел закат.
Сёстры «больно» и «жалко».
Это, вырвать из рук норовят
кока-колу с хот-догом,
чипсы с гамбургером. Итак,
все мы ходим под Богом,
кто вразвалочку, кто кое-как
шкандыбает. Подайте,
поднесите ладони к губам.
Вот за то и подайте,
что они не подали бы вам.
Тихо, только губами,
сильно путаясь, «Refugee blues»
повторяю. С годами
я добрей, ибо смерти боюсь.
Повторяю: добрее
я с годами и смерти боюсь.
Я пройду по аллее
до конца, а потом оглянусь.
Пусть осины, берёзы,
это небо и этот закат
расплывутся сквозь слёзы
и уже не сплывутся назад.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
