Не поверишь, но от нас никак не уйдёт лето.
Это потому, что я не хочу его отпускать.
Да знаю, что уже давно пора, и его заждались где-то,
Но мне нравится такая игра, и я забавляюсь опять.
В кошки-мышки. Кошка, конечно, я.
Держу его за хвост, а оно ни чуть не боится
И, в общем-то, даже и не спешит.
Строит заячьи морды-лица
И этим каждое утро меня смешит.
Представляешь,
Пристроилось на клумбе у подъезда,
И цветёт самым бессовестным образом.
Вот такое оно. Завело копилочку
И складывает всё, что нам с ним дорого:
Твои смешинки - конфетные фантики,
Песенки, стихи - цветные стёклышки.
Пусть не твои, но самые-самые…
Щепку от лодочки, птичьи пёрышки.
Да, от тех двух, чёрной и голубой.
Я не знаю, где теперь эти пропащие.
Когда-то они были мной и тобой.
Но это в прошлом. А настоящее
Обещает зиму. Долгую-предолгую.
И, знаешь, если мне станет совсем плохо,
Я разгребу сугробы на клумбе
И через ледяную корочку увижу наши секреты.
Как в детстве. Да, чуть не забыла:
В автобусах до сих пор раздают счастливые билеты!!
Люди, кому нужно счастье за двенадцать рублей?
Срочно куда-нибудь отправляйтесь!
Я уже получила.
А теперь серьёзно.
Если вдруг… Ну, это так, на всякий случай.
Я была самолётиком в прошлой жизни.
В общем, белые дорожки в небе -
Это будут мои тебе приветы.
И… я уже, кажется, говорила…
Когда менты мне репу расшибут,
лишив меня и разума и чести
за хмель, за матерок, за то, что тут
ЗДЕСЬ САТЬ НЕЛЬЗЯ МОЛЧАТЬ СТОЯТЬ НА МЕСТЕ.
Тогда, наверно, вырвется вовне,
потянется по сумрачным кварталам
былое или снившееся мне —
затейливым и тихим карнавалом.
Наташа. Саша. Лёша. Алексей.
Пьеро, сложивший лодочкой ладони.
Шарманщик в окруженьи голубей.
Русалки. Гномы. Ангелы и кони.
Училки. Подхалимы. Подлецы.
Два прапорщика из военкомата.
Киношные смешные мертвецы,
исчадье пластилинового ада.
Денис Давыдов. Батюшков смешной.
Некрасов желчный.
Вяземский усталый.
Весталка, что склонялась надо мной,
и фея, что мой дом оберегала.
И проч., и проч., и проч., и проч., и проч.
Я сам не знаю то, что знает память.
Идите к чёрту, удаляйтесь в ночь.
От силы две строфы могу добавить.
Три женщины. Три школьницы. Одна
с косичками, другая в платье строгом,
закрашена у третьей седина.
За всех троих отвечу перед Богом.
Мы умерли. Озвучит сей предмет
музыкою, что мной была любима,
за три рубля запроданный кларнет
безвестного Синявина Вадима.
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
