… вечером, лёжа в постели, отбив чечёточку,
еле дыша, как маслята – на ладан водочки,
словно сок устриц, истории боли пьём.
Ногти царапают пот на дрожащих пальчиках,
в тон разговорам, что сдулись мечты, как мячики,
разве что тело помалу тирлим-бом-бом –
пробуя задавить перекаты бомбовых
радуг, писк навигаторов катакомбовых,
старости в бурых тапочках перехром,
гул митингантов на выборах дев и суженых,
радость вагантов на блюде (последний ужин их),
зовы сирен-трансвеститов (Эфир и Бром)…
Кто-то из нас, перебирая сеточку
биржи морщинок ладонью – сухою веточкой, –
бредит на ухо: «Морду бы – кирпичом…
Господи, думаешь, – как динозавры бритые,
так мы танцуем ламбаду на бёдрах бритвы и
так утыкаемся в господово плечо»…
Кто-то сдувает свет проезжавшей бэхи и
шепчет в ответ: «Какое плечо? Приехали!
Даже башку не разглядеть меж туч!
Единороги целуют разрывы девственниц,
ты зажимаешь сказки на горькой лестнице
(в горле) и трогаешь ниточку – с шеи ключ
в пах небоскрёба канул. За бронеджунглями
дрыхнут сатиры, сыгравшие в хоррор с куклами,
нои-перуны в сортирах гремят водой…
И этот рай, в который нас бог не создал-то,
тянет из нашей халупки остатки воздуха…
… господи, а на висках ты уже седой»…
Вечером, лёжа в постели тьмутараканевой,
мы шелестим голосами, как тараканами,
и засыпаем, напившись яда родных желтков,
чтобы под утро выйти в мир гномов сгорбленных,
в ореходавку сладкоголосых роботов, –
по одному, как из пальца выходит кровь.
Среди фанерных переборок
И дачных скрипов чердака
Я сам себе далек и дорог,
Как музыка издалека.
Давно, сырым и нежным летом,
Когда звенел велосипед,
Жил мальчик - я по всем приметам,
А, впрочем, может быть, и нет.
- Курить нельзя и некрасиво...
Все выше старая крапива
Несет зловещие листы.
Марина, если б знала ты,
Как горестно и терпеливо
Душа искала двойника!
Как музыка издалека,
Лишь сроки осени подходят,
И по участкам жгут листву,
Во мне звенит и колобродит
Второе детство наяву.
Чай, лампа, затеррасный сумрак,
Сверчок за тонкою стеной
Хранили бережный рисунок
Меня, не познанного мной.
С утра, опешивший спросонок,
Покрыв рубашкой худобу,
Под сосны выходил ребенок
И продолжал свою судьбу.
На ветке воробей чирикал -
Господь его благослови!
И было до конца каникул
Сто лет свободы и любви!
1973
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
