И мне тоже казалось, что осень- это поезд. Поезд, который прибывает на свой путь по какому- то особенному расписанию, которого нигде нет, даже если раз сто спросить в окошечке " информации".
И на перроне всегда толпа, вечно пытающаяся пробиться без очереди и без билета, без таможенного досмотра и виз.
А проводник молча курит в распахнувшиеся двери и ... ничего не замечает. Ни чемоданов в окно, ни безбилетников. Ничего.
Даже меня. Потому что я всегда прихожу, но не еду.
Поезд уходит. А я так и стою на перроне. На желтых листьях, под шляпой зонта.
Я так и не могу уехать в осень.
Осень приходит и уходит без меня.
Всегда.
Особенно, когда прилетает
ангел
Когда собираешь мысли в кулак, сжимаешь его изо всей силы, а потом вмиг разжимаешь пальцы и мысли рассыпаются, стелются мелким бисером, попадают под ноги, кажется, вот - вот упадешь! И тогда на арену выходит Осень.
Та, чертовски красивая, подбадривающая твоего Ангела задержаться, не лететь, а спокойно допить свой кофе.
Игра в " гляделки". Не бойся, не укусит.
И Ангел уже поудобнее устраивается в кресле, требует виски и креветок.
Обязательно по утрам турецкий кофе и чтоб в комнате всегда были цветы.
А потом он курит только трубку, и ты бежишь покупать ему какой- то особенный табак.
И чтоб душа наизнанку и он мог лучше рассмотреть, что у тебя болит.
Он не утешает, если не спишь, а плачешь в подушку, не ищет лекарства, если болит голова.
Осень подливает ему виски, и он ест креветки прямо из коробки, разглядывая настенный календарь.
А ведь уже
ноябрь
Когда город повисает в тумане.
На вытянутой ладони мокрый лист.
Сыро и серо.
Серые крыши домов, серые стены, серый асфальт и серые куртки прохожих.
Смотрю исподлобья.
Кепка натянута на самые глаза.
Не дышать…
Потому что рядом
море
И главное, что оно все- таки дышит. Живет, стонет, если больно. Кричит, падает, ударяясь о уже разломанный пирс.
Живое, обжигающее, с белыми гребнями волн на горизонте. Давится осенним ветром прямо в лицо, ловит воздух открытым ртом, плачет, уткнувшись в колени.
Становится чужим на мгновение, тут же ласковым, трется о ноги, пробует мяукать, просит корм.
– Как кошка – засмеешься.
Коснешься мокрой шерстки, почешешь за ушком.
– Кошка – уточнишь.
Свернусь калачиком прямо на пляже, куртка намокнет он набежавших волн.
Протяжно мяукну, оглянусь.
Осень.
– А кошки никогда никого не ждут.
ведь
Надо совсем чуть- чуть, чтобы раствориться в осени. Шагнуть в картину, написанную маслом, заблудиться в осеннем лесу, среди желто-красного, упоительного, шумящего и щемящего.
Как в детстве. Когда выходишь на улицу провожать журавлиный караван. Бежишь следом до самого обрыва, задрав голову, следишь, как он исчезает в хмуром небе, превращаясь в совсем уже невидимую точку.
Потому что у тебя больше нет крыльев.
Они осунулись и завяли. Обмякли.
Запасные давно потеряны, а значит, ты никогда не взлетишь.
Не поднимешься с ними в небо, не догонишь, не совьешь гнездо.
– А ты же бабочка просто – проговоришь глухо. – Бабочки не вьют гнезд.
– Ну и что! Можно стать ветром и догнать их в пути.
–Или на самолете. Или даже с разбегу. Сколько терпеть еще? Всего- то ночь или две.
Разве же это долго?
Как сон
Где суеверия больше, чем веры.
А у господина Бога осенний отпуск.
Он загорает в Греции, где- то в Кастории. Встречает и провожает солнце. Покупает шубы, готовиться к холодной зиме.
Даже кашляет в кулак, изображая простуженного, и ему дают в долг.
Он же Бог. Его никто не знает, но верит.
Пробует пошутить, но Бог не понимает шуток. Смотрит сурово, отворачивается. Никто не улыбается.
Скорее бы домой, на небо.
Ангелы утешили бы….
если могли бы
Оказаться среди осени и среди нас.
Без крыльев- опахал.
Без своих божественных штучек.
Без секретов и без чтений судьбы по линиям на ладонях.
конечно
еще бы хотелось солнечного утра.
И чтобы шпили замка упирались прямо в нарисованные облака.
Чтобы дождь после обеда простучал по крыше. Расплакался бы, размазывая тушь по стеклам.
Разнылся бы и , хлюпая носом, просто подслушал бы.
разговор детства
— Как все–таки хорошо, что мы друг у друга есть!
— Ты только представь себе: меня нет, ты сидишь один и поговорить не с кем.
— А ты где?
— А меня нет.
— Так не бывает.
— Я тоже так думаю. Но вдруг вот — меня совсем нет. Ты один. Ну что ты будешь делать?
— Пойду к тебе.
— Вот глупый! Меня же нет?
— Тогда ты сидишь на реке и смотришь на месяц.
— И на реке нет.
— Тогда ты пошел куда–нибудь и еще не вернулся.
Я побегу, обшарю весь лес и тебя найду!
— Нет. Меня ни капельки нет. Понимаешь?
— Что ты ко мне пристал? Если тебя нет, то и меня нет. Понял?
Наедине с тобою, брат,
Хотел бы я побыть:
На свете мало, говорят,
Мне остается жить!
Поедешь скоро ты домой:
Смотри ж... Да что? моей судьбой,
Сказать по правде, очень
Никто не озабочен.
А если спросит кто-нибудь...
Ну, кто бы ни спросил,
Скажи им, что навылет в грудь
Я пулей ранен был;
Что умер честно за царя,
Что плохи наши лекаря
И что родному краю
Поклон я посылаю.
Отца и мать мою едва ль
Застанешь ты в живых...
Признаться, право, было б жаль
Мне опечалить их;
Но если кто из них и жив,
Скажи, что я писать ленив,
Что полк в поход послали
И чтоб меня не ждали.
Соседка есть у них одна...
Как вспомнишь, как давно
Расстались!.. Обо мне она
Не спросит... все равно,
Ты расскажи всю правду ей,
Пустого сердца не жалей;
Пускай она поплачет...
Ей ничего не значит!
1840
При полном или частичном использовании материалов гиперссылка на «Reshetoria.ru» обязательна. По всем возникающим вопросам пишите администратору.
