Когда мы ненавидим кого-то, мы ненавидим в его образе то, что сидит в нас самих. То, чего нет в нас самих, нас не трогает
(Герман Гессе)
Рубилище
Написать сообщение
Чтобы написать сообщение, пожалуйста, пройдите Авторизацию или Регистрацию.
| Страницы: << 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 >> |
| SukinKot | 16.10.2013 21:11 |
| Раньше я любил читать книжки Мурманского издательства... Давно не был в тех краях. По поводу Антона Павловича, кто-то (кажется, один из героев Полякова) заявлял, что не любит Чехова за мизантропию. Странно, но когда я потом перечитывал А. П., то мизантропии не обнаружил. Более того, мне показалось, что автор любит своих героев, жалеет их. И действительно, Старцев внушает жалость, Душечка, не смотря на глупость, симпатична своей преданностью (кстати, этот персонаж нравился Льву Толстому, что странно: Толстой не мой автор). Мне даже жирный визгливый Ионыч показался скорее забавным, нежели отвратительным. Наверное, старею :) | |
| Мах | 15.10.2013 19:51 |
| Да, но среди них нет ссылки на американскую публикацию почему то ( Ее можно увидеть только погуглив ЕЕ собственное заглавие, которое я процытировыл. | |
| marko | 15.10.2013 16:03 |
| Да потому что Гугыль ваш, как и все западное, ни хрена искать не можыт. Открываим отечественный Йандыкс, набираим запрос "Макс Неволошин поэма революции" - и получаим кучу ссылок начиная вот с этой http://www.proza.ru/2013/08/29/267 | |
| Max | 15.10.2013 09:04 |
| По названию не гуглится сабака, но если набрать в кавычках &;Макс Неволошин - прозаик, поэт&;, то единственная ссылка - эта самая. А в Мурманске это не электронная книга, а обычная. В сети ее нет ( Сборка. Они меня издавали уже в неплохой компании года три назад. | |
| : Максу | 15.10.2013 08:42 |
| Эк тебя занесло! Мурманск. . Опубликуй тут кусочек того и другого, но проверь, гуглит ли его поиск. Лучше начало с заглавием | |
| Max | 15.10.2013 08:10 |
| Ладно, замнем. Кстате Пушкинское Общество в Америке опубликовало мою Поэму Революции, дал бы ссылку да не могу, жаль. С портретом. А еще Мурманское книгоиздательство просит три рассказа. | |
| marko | 15.10.2013 02:55 |
| (огорченно) Вот и в Шведской академии так же считают, относя к великой литературе щебетанье престарелых пенсионерок. Вопрос в том, кому и вообще зачем нужна литература выхолощенная безоценочная. Уж не ты ли не покладая пера оценивал тут денно и нощно меня грешного прямо и косвенно как в прозе, так и в паезии? :) (процытирывать или обойдемсо?) Вот беру я твой последний пост и с присущей мне чекистской прямотой выхватываю из контекста слова "сползает в назидательство и морализм". И задаюсь несложным, казалось бы, вопросом: а почему именно "сползает", м? Почему не "поднимается" до высокого воспитующего момента?.. Уж не оценка ли закралась в твои бесстрастные, казалось бы, речи?.. Подозреваю... да нет, показалось, не может такого быть! (креститца)... подозреваю, что и "школьную программу" ты совсем не уважаишь?!. 8) Ну да, в "Крыжовнике" авторский вопль в адрес этого жалкого мещанчика более буквален и прямолинеен, чем тебе бы хотелось, да. Но автор - заметь! - таки претендует на некоторые убеждения и имеет полное право оценивать... не конкретных персонажей, как может показаться при поверхностном прочтении, а ту задницу, которую они олицетворяют. В противном случае, кому, к чертовой матери, этот персонаж вообще был бы интересен (по крайней мере, уж точно не писателю)... Выходит, что для тебя целью является судьба частного персонажа, а для Чехова персонаж лишь средство для выявления этой самой задницы... Вот и вся разница между литературой и байками. Я вот не сомневаюсь, что возьмись ты отредактировать-переписать сей "Крыжовник" по-своему, то от оценок не уйдешь однозначно, как ни пыжься. В противном случае текста не будет - ни художественного, ни журналистского. И персонажа не будет. Не веришь? Попробуй. (гордо удаляитца перечитывать "Партийную организацию и партийную литературу") | |
| Мах | 15.10.2013 01:32 |
| Успех, Валера, это у футболистов. Историю жизни человека - да. Который прожил ее как считал нужным. Хорошо ли, плохо, успешно или нет, это пусть читатель сам понимает для себя. То есть без оценок и намеков, что есть хорошо, и кто плохой, типа щас хрюкнет в одеяло. Полагаю, что способность автора удержаться от оценок, даже косвенных, это важный элемент хорошей литературы. Когда АП это удается, получаются действительно великие тексты. А когда он сползает в назидательство и морализм, получаются тексты для школьной программы. | |
| marko | 14.10.2013 16:16 |
| (объясняит) Это потому, Макс, что ты короткую прозу с какого-то момента воспринимаишь не в традиционном классическом понимании - как "рассказ", - но по-западному, как "историю". Потому и рассказ тебе непонятен, хотя там все лежит на поверхности, потому и стремишься всё каких-то повторов наковырять... Сдается, Палыч тебя задел чем-то, и очень сильно. Что, в сущности, хорошо и пользительно :) Говоришь, морализм? Этот, наверное: "Я соображал: как, в сущности, много довольных, счастливых людей! Какая это подавляющая сила! Вы взгляните на эту жизнь: наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых, кругом бедность невозможная, теснота, вырождение, пьянство, лицемерие, вранье... Между тем во всех домах и на улицах тишина, спокойствие; из пятидесяти тысяч живущих в городе ни одного, который бы вскрикнул, громко возмутился. Мы видим тех, которые ходят на рынок за провизией, днем едят, ночью спят, которые говорят свою чепуху, женятся, старятся, благодушно тащат на кладбище своих покойников, но мы не видим и не слышим тех, которые страдают, и то, что страшно в жизни, происходит где-то за кулисами. Всё тихо, спокойно, и протестует одна только немая статистика: столько-то с ума сошло, столько-то ведер выпито, столько-то детей погибло от недоедания... И такой порядок, очевидно, нужен; очевидно, счастливый чувствует себя хорошо только потому, что несчастные несут свое бремя молча, и без этого молчания счастье было бы невозможно. Это общий гипноз. Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные, что как бы он ни был счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему свои когти, стрясется беда — болезнь, бедность, потери, и его никто не увидит и не услышит, как теперь он не видит и не слышит других. Но человека с молоточком нет, счастливый живет себе, и мелкие житейские заботы волнуют его слегка, как ветер осину, — и все обстоит благополучно". Давай переделаим рассказец по-твоему, без морализма. Давай примем за основу то, что всяк в этой жызни волен реализовывать свои устремления теми путями, какими желаит, давай согласимсо с невмешательством совести в нерушимость частной жизни. В этом случае мы утраитим право вообще кого-то осуждать или кем-то восхищаться, а сама проза в ее высоком понимании станет "историями", а публицистика превратитца в то, что вы там у себя именуете безликим школярским термином "эссе". В данном случае (по твоей логике) Чехов должен был напесать историю успеха, не более... Тебе оно было бы интересно? Мне - нет. Тебя бы оно заставило призадуматца? Меня - нет. Если Палыч и стремитца к чему-то возбудить негатив, то не к герою, а к явлению. Судя по тому, что ты почувствовал себя задетым, ему это удалося :) | |
| Max | 14.10.2013 07:26 |
| Привет и спасибо всем, кто отозвался на мою реплику о Чехове. Перечитываю его после двадцатилетнего перерыва. Кое-что по-прежнему нравится, например, дама с собачкой, палата, юмористические миниатюры и еще многое. Но недавно перечел рассказы, рекомендованные в мое время школьной программой ионыч, крыжовник, человек в футляре, - и весьма огорчился. Вот в крыжовнике, например, начало супер, как они идут через поле, начинается гроза, они спасаются у Алехина и тд. Шикарное описание, все видишь. Но сама ключевая история про чиновника, накопившего денег на имение, которого Чехов изобразил свиньей - это оголтелый морализм и больше ничего. А в основе, я полагаю, зависть. Чехов очень старается возбудить читательский негатив к этому герою. Слишком видимо старается. А я все равно не понимаю почему я должен его презирать. Ну мечтал человек, копил всю жизнь, многим пожертвовал, женился по расчету. Ладно, это все равно его деньги, он их не украл, не пропил, не проиграл. Не нефтью или газом (или воздухом) торговал. Горбатился по-честному. Купил что хотел, и стало ему щастье. Чего тут плохого??? | |
| natasha | 13.10.2013 12:37 |
| Макс, привет.) Извини, что долго не откликалась. Реал заедает. Чехов, да, это ты точно подметил, он спокойно относится к таким штукам. Его язык это, как известно, язык его школьных сочинений, ему важнее сказать полностью самое важное, и, как можно яснее. А у него есть, что сказать.:) | |
| marko | 13.10.2013 00:23 |
| Взять бы энтого Канта - да на Соловки (с) | |
| Шпенглер | 12.10.2013 22:15 |
| А чево так-то? | |
| Т | 12.10.2013 03:01 |
| Лишь бы не Шпенглер | |
| SukinKot | 11.10.2013 23:43 |
| Если в Рубилище Кант завелся, значит скоро и Гегель появится. | |
| википедия | 11.10.2013 18:39 |
| Вкус — эстетическая категория, один из предметов изучения эстетики как философской дисциплины. Согласно определению Канта, вкус есть «способность судить о прекрасном»1 ( ö ö 2); он, по выражению российского философа В. Бычкова «органически присущ человеческой природе, как единственно позволяющий актуализовать гармонию человека с Универсумом». Вкус определяется избирательностью, приверженностью какому-то направлению. Эстетический вкус означает наличие предпочтений и собственного мнения о конкретных объектах. Всеядность и неразборчивость означает отсутствие вкуса, причиной которого является недостаточность интереса к данному виду творчества (отсутствие художественного вкуса порождено недостатком интереса к изобразительному искусству, отсутствие вкуса в поэзии порождено недостатком интереса к поэзии и так далее). | |
| Иммануил Кант(вкус-эстетика) | 11.10.2013 18:37 |
| Часть 1. КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ Раздел 1. АНАЛИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ Книга первая Аналитика прекрасного Книга вторая Аналитика возвышенного Раздел 2. ДИАЛЕКТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ Часть 2. КРИТИКА ТЕЛЕОЛОГИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ Раздел 1. АНАЛИТИКА ТЕЛЕОЛОГИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ Раздел 2. ДИАЛЕКТИКА ТЕЛЕОЛОГИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ Приложение. Учение о методе, касающееся телеологической способности суждения К оглавлению КРИТИКИ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ ЧАСТЬ 1. - КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ РАЗДЕЛ 1. АНАЛИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ КНИГА 1. АНАЛИТИКА ПРЕКРАСНОГО ПЕРВЫЙ МОМЕНТ СУЖДЕНИЯ ВКУСА • ПО ЕГО КАЧЕСТВУ § 1. Суждение вкуса есть эстетическое суждение Чтобы определить, прекрасно ли нечто или нет, мы соотносим представление не с объектом посредством рассудка ради познания, а с субъектом и его чувством удовольствия или неудовольствия посредством воображения (быть может, в связи с рассудком). Суждение вкуса поэтому не есть познавательное суждение; стало быть, оно не логическое, а эстетическое суждение, под которым подразумевается то суждение, определяющее основание которого может быть только субъективным. Но всякое отношение представлений, даже отношение ощущений, может быть объективным (и тогда оно означает реальное в эмпирическом представлении), только не отношение к чувству удовольствия и неудовольствия, посредством которого в объекте ничего не обозначается, но в котором субъект сам чувствует, какое воздействие оказывает на него представление. * Дефиниция вкуса, полагаемая здесь в основу, гласит вкус — это способность судить о прекрасном. Но что именно требуется для того, чтобы назвать предмет прекрасным, это должен обнаружить анализ суждений вкуса. Моменты, на которые эта способность суждения обращает внимание в своей рефлексии, я нашел, руководствуясь логическими функциями суждения (ведь в суждении вкуса все еще содержится отношение к рассудку). Моменты качества я подверг рассмотрению прежде всего, так как эстетическое суждение о прекрасном принимает во внимание прежде всего эти моменты. 203 Охватить своей познавательной способностью правильное, целесообразное здание (все равно ясным или смутным способом представления) — это нечто совершенно другое, чем сознавать это представление ощущением удовлетворения (вольгефален). Здесь представление целиком соотносится с субъектом, и притом с его жизненным чувством, которое называется чувством удовольствия или неудовольствия; это чувство утверждает совершенно особую способность различения и суждения, которая ничем не содействует познанию, а только сопоставляет данное в субъекте представление со всей способностью представлений, которую душа сознает, чувствуя свое состояние. Данные представления в суждении могут быть эмпирическими (стало быть, эстетическими); но суждение, которое строят посредством них, есть логическое суждение, если только эти представления в суждении будут соотнесены с объектом. Если же, наоборот, данные представления были бы вполне рациональными, но в суждении соотносились бы исключительно с субъектом (с его чувством), они всегда были бы эстетическими. § 2. Удовольствие (вольгефален), которое определяет суждение вкуса, свободно от всякого интереса Интересом называется удовольствие, которое мы связываем с представлением о существовании предмета. Поэтому такой интерес всегда имеет отношение также и к способности желания — или как ее определяющее основание, или по крайней мере как необходимо связанное с ее определяющим основанием. Но когда ставится вопрос, прекрасно ли нечто, хотят знать не то, важно ли или могло ли быть важным для нас или для кого-нибудь другого существование вещи, а то, как мы судим о ней, просто рассматривая ее (созерцая ее или рефлектируя о ней). Если кто-нибудь спрашивает меня, нахожу ли я дворец, который я перед собой вижу, прекрасным, то я могу, конечно, сказать, что не люблю таких вещей, которые сделаны только для того, чтобы глазеть на них, или могу ответить, как тот ирокезский 204 сахем 7, которому в Париже ничто так не понравилось, как харчевни; кроме того, я могу вполне в духе Руссо порицать тщеславие вельмож, которые не жалеют народного пота на такие вещи, без которых можно обойтись; наконец, я легко могу убедиться в том, что если бы я находился на необитаемом острове без надежды когда-либо снова вернуться к людям и мог бы одним своим желанием, как бы по волшебству, создать такое великолепное здание, то я вовсе не стал бы прилагать для этого старание, если бы я уже имел хижину, которая была бы для меня достаточно удобна. Все это можно, конечно, вместе со мной допустить и одобрить, но не об этом теперь речь. В данном случае хотят только знать, сопутствует ли во мне представлению о предмете удовольствие, как бы я ни был равнодушен к существованию предмета этого представления. Нетрудно видеть, что для того, чтобы сказать, что предмет прекрасен, и доказать, что у меня есть вкус, важно не то, в чем я завишу от существования предмета, а то, что я делаю из этого представления в себе самом. Каждый должен согласиться, что то суждение о красоте, к которому примешивается малейший интерес, очень пристрастно и не есть чистое суждение вкуса. Поэтому для того, чтобы быть судьей в вопросах вкуса, нельзя ни в малейшей степени быть заинтересованным в существовании вещи, в этом отношении надо быть совершенно безразличным. Но это исключительно важное положение мы можем лучше всего объяснить, если мы чистому, незаинтересованному * удовольствию в суждении вкуса противопоставим удовольствие, связанное с интересом; в особенности если мы в то же время можем быть уверены, что нет больше никаких других видов интереса, кроме тех, которые будут сейчас названы. * Суждение о предмете удовольствия может быть совершенно незаинтересованным и в то же время очень интересным, т оно не основывается на интересе, но возбуждает интерес; таковы все чистые моральные суждения. Но суждения вкуса сами по себе вовсе не обосновывают какого-либо интереса. Только в обществе обладание вкусом становится интересным, причина чего будет указана ниже. 205 § 3. Удовольствие от приятного связано с интересом Приятно то, что нравится внешним чувствам в ощущении. Здесь сразу же представляется случай порицать весьма обычное смешение двоякого смысла, которое может иметь слово ощущение, и обратить на это внимание. Всякое удовлетворение () (так говорят или думают) само есть ощущение (удовольствия). Стало быть, все, что нравится, именно потому, что оно нравится, приятно (и в зависимости от степени пли отношения его к другим приятным ощущениям мило, прелестно, восхитительно, отрадно и т. д.). Но коль скоро с этим согласны, надо признать, что впечатления внешних чувств, которые определяют склонность, или основоположения разума, которые определяют волю, или чисто рефлективные формы созерцания, которые определяют способность суждения, совершенно одинаковы по их действию на чувство удовольствия. Это действие было бы приятностью в ощущении своего состояния; а так как всякое использование наших способностей в конечном итоге должно быть направлено на практическое и соединяться в нем как в своей цели, то можно было бы ожидать от них только одной оценки вещей и их значения — той, которая состоит в наслаждении (), какое они обещают. В конце концов это нисколько не зависит от того способа, каким они достигают этого; и так как только выбор средств может здесь делать различие, то люди могли бы обвинять друг друга, пожалуй, в глупости и неразумии, но никогда в низости и злобе, ведь все они — каждый в соответствии со своим взглядом на вещи — стремятся к одной цели, а эта цель для каждого — наслаждение. Когда определение чувства удовольствия или неудовольствия называют ощущением, это слово имеет совершенно другое значение, нежели в том случае, когда я называю ощущением представление о какой-нибудь вещи (через внешние чувства как восприимчивость, которая принадлежит к познавательной способности). В самом деле, в последнем случае представление соотносят с объектом, а в первом — исключительно 206 с субъектом, и здесь оно вовсе не служит ни для какого познания, не служит даже для того познания, благодаря которому субъект познает сам себя. Но в указанной выше дефиниции под словом ощущение мы понимаем объективное представление внешних чувств; и для того, чтобы не подвергаться опасности быть ложно истолкованными, мы общеупотребительным словом чувство будем обозначать то, что всегда должно оставаться только субъективным и что, безусловно, не может составлять представление о предмете. Зеленый цвет луга относится к объективному ощущению как воспринимание предмета внешнего чувства; но приятность его относится к субъективному ощущению, посредством которого никакой предмет не представляется, т. е. относится к чувству, посредством которого предмет рассматривается как предмет удовольствия (которое не есть познание предмета). А то, что мое суждение о предмете, в котором я признаю его приятным, выражает заинтересованность в нем, ясно уже из того, что через ощущение оно возбуждает желание обладать такими предметами, стало быть, удовольствие предполагает не только суждение о предмете, но и отношение его существования к моему состоянию, поскольку такой объект воздействует на мое состояние. Поэтому о приятном не только говорят оно нравится, но и говорят око наслаждает. Здесь имеется не просто одобрение, которое я ему выражаю, но этим возбуждается и склонность; и к тому, что в высшей степени приятно, настолько не подходит ни одно суждение о свойствах объекта, что те, кто всегда стремится только к наслаждению () (вот слово, которым обозначают суть удовольствия ), охотно избавляют себя от всякого суждения. § 4. Удовольствие от хорошего связано с интересом Хорошо то, что нравится посредством разума через одно лишь понятие. Мы называем нечто хорошим для чего-то (полезным), если оно нравится только как средство; другое же — хорошим самим по себе, а именно то, что нравится ради него самого. И в том и в другом 207 всегда содержится понятие цели, стало быть отношение разума к (по крайней мере возможному) волению, следовательно, и удовольствие от существования объекта или действия, т. е. какой-то интерес. Чтобы считать нечто хорошим, я должен всегда знать, что же такое этот предмет, т. е. должен иметь понятие о нем. Но это мне совсем не нужно, чтобы найти в чем-то красоту. Цветы, вольные () рисунки, без всякой цели сплетающиеся линии в так называемом орнаменте из листьев никакого значения не имеют, ни от какого определенного понятия не зависят — и все-таки нравятся. У довольствие от прекрасного должно зависеть от рефлексии о предмете, которая приводит к какому-нибудь (неизвестно, к какому) понятию, и этим оно отличается также от приятного, которое целиком основывается на ощущении. Правда, приятное во многих случаях кажется тождественным хорошему. Так, обычно говорят всякое (в особенности продолжительное) наслаждение салю по себе хорошо; а это имеет почти тот же смысл, что быть продолжительно приятным или быть хорошим — это одно и то же. Однако легко заметить, что это только ошибочная подмена слов, так как понятия, которые присущи этим выражениям, вовсе не могут заменить друг друга. Приятное, которое, как таковое, представляет предмет исключительно по отношению к внешнему чувству, только через понятие цели должно быть подведено под принципы разума, чтобы его в качестве предмета воли назвать хорошим. Но совершенно другим будет отношение к удовольствию, если то, что доставляет мне наслаждение, я в то же время называю хорошим', это видно из того, что, когда имеем дело с хорошим, всегда возникает вопрос есть ли оно хорошее только опосредствованно или непосредственно (полезно ли оно или хорошо само по себе); когда же имеем дело с приятным, такого вопроса вовсе не может быть, так как это слово всегда обозначает нечто такое, что нравится непосредственно. (То же самое бывает и с тем, что я называю прекрасным.) Даже в самой обыденной речи отличают приятное от хорошего; иногда о пище, которая благодаря пряностям 208 и другим приправам возбуждает вкус, не раздумывая говорят, что она приятна, и вместе с тем признают, что она не хороша; непосредственно она, правда, нравится внешним чувствам, но опосредствованно, т. е. разумом, который предвидит ее последствия, она не нравится. Это различие можно заметить даже в рассуждении о здоровье. Здоровье непосредственно приятно каждому, кто им обладает (по крайней мере негативно, т. е. как устранение всяких телесных болей). Но чтобы сказать, что оно благо, оно еще должно быть разумом направлено на цели, а именно рассмотрено как такое состояние, которое располагает нас ко всем нашим делам. Наконец, в отношении счастья каждый ведь думает, что истинным и даже высшим благом можно назвать наибольшую сумму приятностей жизни (и по количеству, и по продолжительности). Однако разум противится также и этому. Приятность есть наслаждение. Но если все дело сводится только к этому, было бы глупо проявлять щепетильность в средствах, которые доставляют нам это наслаждение, достигается ли оно пассивно — благодаря щедрости природы — или же самодеятельностью и нашими собственными действиями. Но разум никогда не даст себя уговорить, что само по себе ценно существование такого человека, который живет (и в этом отношении очень деятелен) только для того, чтобы наслаждаться, даже. если бы он другим, которые точно так же стремятся лишь к наслаждениям, наилучшим образом помогал в этом в качестве средства, и именно потому, что через симпатию он вместе с ними испытывал бы все наслаждение. Только тем, что он делает, не принимая в соображение наслаждение, совершенно свободно и независимо от того, что природа могла бы предоставить ему также пассивно, он придает абсолютную ценность своему существованию как существованию личности; и счастье со всем избытком того, что в нем приятно, далеко еще не безусловное благо *. * Обязательность наслаждения — очевидная нелепость. Точно такой же следует считать предполагаемую обязательность. всех поступков, которые имеют своей целью только наслаждение, 209 Несмотря, однако, на все это различие между приятным и хорошим, они сходятся в том, что всегда связаны с заинтересованностью в своем предмете; таковы не только приятное (§ 3) и опосредствованно хорошее (полезное), которое нравится как средство для достижения чего-то приятного, но также безусловно и во всех отношениях хорошее, а именно морально доброе, которое предполагает высший интерес. В самом деле, доброе есть объект воли (т. е. способности желания, определяемой разумом). Но хотеть чего-то и находить удовольствие в его существовании, т. е. питать к нему интерес, — одно и то же. § 5. Сравнение трех специфически различных видов удовольствий (!!!Приятное, прекрасное, доброе!!!) И приятное, и доброе имеют отношение к способности желания и заключают в себе первое — патологически обусловленное (побуждениями, ), а второе — чистое практическое удовольствие, которое определяется не только представлением о предмете, но также и представляемой связью субъекта с существованием предмета. Нравится не только предмет, но и существование его. Поэтому суждение вкуса есть чисто созерцательное () суждение, т. е. такое, которое, будучи безразличным к существованию предмета, лишь связывает его свойства с чувством удовольствия и неудовольствия. Но само это созерцание не направлено на понятие, ведь суждение вкуса не познавательное суждение (ни теоретическое, ни практическое), и поэтому оно и не основывается на понятиях и не имеет их своей целью. Приятное, прекрасное, доброе означают, следовательно, три различных соотношения представлений с чувством удовольствия и неудовольствия, по отношению к которому мы отличаем друг от друга предметы или способы представления. Соответствующие каждому каким бы духовным оно ни изображалось (или приукрашивалось), хотя бы даже мистическим, так называемым небесным наслаждением. К оглавлению 210 из них выражения, которыми обозначается то, что нравится, в них не одинаковы. Приятным каждый называет то, что доставляет ему наслаждение; прекрасным — то, что ему только нравится', хорошим — то, что он ценит, одобряет, т. е. в чем он усматривает объективную ценность. Приятное ощущают и животные, лишенные разума; красоту — только люди, т. е. животные, но наделенные разумом, однако не только как разумные существа, как таковые (каковы, например, духи), но вместе с тем и как животные; доброе же значимо для всякого разумного существа вообще. Это положение может получить свое полное обоснование и объяснение только в дальнейшем. Можно сказать, что из всех этих трех видов удовольствия единственно лишь удовольствие от прекрасного есть незаинтересованное и свободное удовольствие, так как здесь никакой интерес — ни интерес внешних чувств, ни интерес разума — не вынуждает у нас одобрения. Поэтому об удовольствии можно было бы сказать, что в трех названных случаях оно относится либо к склонности, либо к благосклонности, либо к уважению. В самом деле, благосклонность — единственно свободное удовольствие. Предмет склонности и предмет, желание обладать которым предписывается нам законом разума, не оставляют нам свободы самим себе сделать что-то предметом удовольствия. Всякий интерес предполагает потребность или порождает ее и в качестве определяющего основания нашего одобрения не позволяет суждению о предмете быть свободным. Что касается интереса склонности при приятном, то каждый говорит голод — лучший повар, и людям со здоровым аппетитом вкусным кажется все, что только съедобно; стало быть, такое удовольствие показывает, что здесь нет никакого выбора по вкусу. Только тогда, когда потребность удовлетворена, можно распознать, кто из многих имеет вкус и кто нет. Точно так же бывает нравственность (поведение) без добродетели, вежливость без благосклонности, приличие без честности и т. д. В самом деле, там, где говорит нравственный закон, объективно уже нет свободного выбора относительно того, что надо делать; и проявлять вкус в своем 211 поведении (или в оценке поведения других) — это совсем то, что обнаруживать свой нравственный образ мыслей; ведь нравственный образ мыслей содержит в себе веление и порождает потребность, тогда как нравственный вкус только играет с предметами удовольствия, не прилепляясь ни к одному из них. Дефиниция прекрасного, выведенная из первого момента Вкус есть способность судить о предмете или о способе представления на основании удовольствия или неудовольствия, свободного от всякого интереса. Предмет такого удовольствия называется прекрасным. второй момент СУЖДЕНИЯ ВКУСА, А ИМЕННО ПО ЕГО КОЛИЧЕСТВУ § 6. Прекрасное есть то, что без понятий представляется как объект всеобщего удовольствия Эта дефиниция прекрасного может быть выведена из предыдущей дефиниции его как предмета удовольствия, свободного от всякого интереса. В самом деле, о том, относительно чего мы сознаем, что удовольствие от него у нас свободно от всякого интереса, мы можем судить только так, что оно должно содержать в себе основание удовольствия для каждого. Действительно, поскольку оно не основывается на какой-нибудь склонности субъекта (или на каком-нибудь другом сознательном интересе) и так как тот, кто высказывает суждение по поводу удовольствия, которое возбуждает в нем предмет, чувствует себя совершенно свободным, то он не может отыскать в качестве причин своего удовольствия никаких частных условий, которые были бы свойственны только его субъекту; поэтому он должен признать это удовольствие имеющим обоснование в том, что он может предполагать и у всякого другого; следовательно, он должен считать, что имеет основание ожидать у каждого такого же удовольствия. Поэтому он 212 будет говорить о прекрасном так, как если бы красота была свойством предмета и суждение логическим (составляя познание объекта посредством понятий о нем); хотя оно только эстетическое суждение и содержит в себе лишь отношение представления о предмете к субъекту, но сходно с логическим суждением в том, что можно предполагать его значимость для каждого. Однако из понятий эта всеобщность также не может проистекать. В самом деле, от понятий нет перехода к чувству удовольствия или неудовольствия (за исключением только чистых практических законов, которые, однако, предполагают интерес, не связанный с чистым суждением вкуса). Следовательно, суждению вкуса, когда осознана полная отрешенность его от всякого интереса, должно быть присуще притязание на значимость для каждого, но без всеобщности, направленной на объекты, т. е. с ним должно быть связано притязание на субъективную всеобщность. § 7. Сравнение прекрасного с приятным и хорошим по вышеуказанному признаку В отношении приятного каждый довольствуется тем, что его суждение, которое он основывает на своем личном чувстве и в котором он говорит о предмете, что он ему нравится, ограничивается лишь его личностью. Поэтому он охотно мирится с тем, что, если он говорит, что канарское вино приятно, кто-то другой поправляет это высказывание и напоминает ему, что он должен сказать оно мне приятно; и так бывает не только в отношении того, что вкусно для языка, нёба и гортани, но и в отношении того, что может быть каждому приятно для его глаз и ушей. Для одного фиолетовый цвет нежен и мил, для другого — мертв и безжизнен. Один любит звук духовых инструментов, другой — струнных. Поэтому было бы нелепо спорить, имея намерение заклеймить как неверное суждение других, которое отличается от нашего суждения, как если бы оно было логически противоположно последнему; таким образом, в отношении приятного имеет силу основоположение 213 каждый имеет свой вкус (внешних чувств). Совсем иначе обстоит дело с прекрасным. Было бы (как раз наоборот) смешно, если бы кто-нибудь, кто много мнит о своем вкусе, думал найти оправдание себе в том, что этот предмет (здание, которое мы видим, платье, которое носят, музыка, которую мы слушаем, стихотворение, которое мы должны оценить) для меня прекрасен. Ведь он не должен называть его прекрасным, если он нравится только ему. Многое для него может быть привлекательным и приятным — никому до этого дела нет; но если он выдает нечто за прекрасное, то он от других ожидает того же самого удовольствия он судит тогда не только за себя, но и за каждого и говорит тогда о красоте так, как если бы она была свойством вещей. Поэтому он говорит «.Вещь прекрасна» — и рассчитывает на согласие других с его суждением, касающимся удовольствия, — не потому что он много раз находил, что другие соглашаются с его суждением, он требует от них такого согласия. Он порицает их, если они судят иначе, и не признает за н 1ми вкус, желая, однако, чтобы они его имели; и в этом смысле нельзя сказать, что каждый имеет свой особый вкус. Это было бы все равно что сказать, будто вовсе нет никакого вкуса, т. е. никакого эстетического суждения, которое по праву могло бы притязать на согласие всех. Тем не менее и в отношении приятного находят, что в суждении о нем можно встретить единодушие между людьми; и ввиду этого у одних отрицают вкус, а другим его приписывают, и притом не в смысле наличия какого-нибудь органического чувства, а как способность судить о приятном вообще. Так, о том, кто умеет занимать своих гостей приятными вещами (доставляющими наслаждение посредством всех внешних чувств) так, что это нравится всем, говорят у него вкус. Но здесь всеобщность берется только в относительном смысле; здесь имеются только общезначимые () (каковы все эмпирические правила), а не всеобщие () правила, которым решаются следовать или на которые притязают суждения вкуса о прекрасном. 214 Это — суждение, касающееся общения между людьми, поскольку это общение основывается на эмпирических правилах. Хотя в отношении хорошего суждения и по праву притязают на значимость для каждого, но хорошее представляется как объект всеобщего удовольствия только через понятие, чего не бывает ни в случае приятного, ни в случае прекрасного. § 8. Всеобщность удовольствия в суждении вкуса представляется только как субъективна Это особое определение той всеобщности эстетического суждения, какая встречается в суждении вкуса, представляет собой нечто примечательное, хотя и не для логика, а для трансцендентального философа, от которого требуется немало усилий, чтобы выявить происхождение этой всеобщности; но зато оно раскрывает такое свойство нашей познавательной способности, которое без этого анализа оставалось бы неизвестным. Прежде всего надо полностью убедиться в том, что посредством суждения вкуса (о прекрасном) удовольствие от предмета ожидается от каждого, хотя оно и не основывается на понятии (тогда оно было бы чем-то хорошим), и что это притязание на общезначимость столь неотъемлемо присуще суждению, в котором мы нечто признаем прекрасным, что без этой мысли о всеобщности никому бы и в голову не пришло употреблять это выражение; все, что нравится без понятия, причислялось бы к приятному, в отношении которого каждому позволяется иметь собственное мнение; и никто не ожидает от другого согласия со своим суждением вкуса, что всегда ведь бывает в суждении вкуса о красоте. Первый я могу назвать чувственным вкусом, второй — вкусом рефлексии, поскольку первый строит только частные суждения, а второй — мнимо общезначимые (публично), но оба строят эстетические (не практические) суждения о предмете, имея в виду только отношение представления о нем к чувству удовольствия и неудовольствия. Все же странно, что, в то время как относительно чувственного вкуса не только опыт показывает, что суждение этого вкуса (об удовольствии или 215 неудовольствии от чего-то) не общезначимо, но и каждый сам по себе настолько скромен, что не требует от других такого согласия (хотя на самом деле чаще бывает почти полное единодушие и в этих суждениях), — вкус рефлексии, которому, как учит опыт, тоже довольно часто отказывают в его притязании на общезначимость своего суждения (о прекрасном) для каждого, тем не менее может находить возможным (что он и действительно делает) представлять себе суждения, которые могли бы требовать этого всеобщего согласия; и он на самом деле от каждого ожидает этого согласия для любого своего суждения вкуса; причем те, кто высказывает такое суждение, не спорят о возможности такого притязания они лишь в частных случаях не могут сойтись в правильном применении этой способности. Здесь прежде всего надо заметить, что всеобщность, которая не основывается на понятиях об объекте (хотя бы только эмпирических), вовсе не логическая, а эстетическая, т. е. содержит в себе не объективное количество суждения, а только субъективное количество, для которого я употребляю выражение общезначимость, характеризующее значимость не отношения представления к познавательной способности, а отношения к чувству удовольствия и неудовольствия для каждого субъекта. (Можно, однако, пользоваться этим же выражением также и для логического количества суждения, если только к этому присоединяют объективную общезначимость в отличие от чисто субъективной, которая всегда есть эстетическая общезначимость.) Объективно же общезначимое суждение всегда бывает общезначимым также и субъективно, т. е. если суждение значимо для всего, что подчинено данному понятию, то оно значимо и для каждого, кто представляет себе предмет посредством этого понятия. Однако от субъективной общезначимости, т. е. эстетической, которая не основывается ни на каком понятии, нельзя заключать к логической, так как первый вид суждений вовсе не касается объекта. Но именно поэтому и эстетическая всеобщность, которая приписывается суждению, должна быть особого рода, так как она не связывает 216 предикат прекрасного с понятием объекта, рассматриваемого во всей его логической сфере, и тем не менее распространяет его на всю сферу тех, кто высказывает такие суждения. В отношении логического количества все суждения вкуса суть суждения единичные. В самом деле, так как я должен связывать предмет непосредственно с моим чувством удовольствия и неудовольствия, но не через понятия, то эти суждения не могут иметь количества объективно общезначимого суждения, хотя, если единичное представление об объекте суждения вкуса по условиям, которые определяют это суждение, превращается посредством сравнения в понятие, из этого может возникнуть логически всеобщее суждение. Например, в суждении вкуса я признаю прекрасной розу, на которую я смотрю. Напротив, то суждение, которое возникает из сравнения многих единичных суждений,— роз» вообще прекрасны — теперь высказывается уже не только как эстетическое, но и как логическое, основанное на эстетическом суждении. Суждение же роза (по запаху) приятна — хотя также эстетическое и единичное суждение, но не суждение вкуса, а суждение чувствования. Оно отличается от первого именно тем, что суждение вкуса заключает в себе эстетическое количество всеобщности, т. е. значимости для каждого, чего не может быть в суждении о приятном. Только суждения о добром, хотя они также определяют удовольствие от предмета, имеют логическую, а не чисто эстетическую всеобщность, ибо они касаются объекта как познания его и поэтому значимы для каждого. Если об объектах судят только по понятиям, теряется всякое представление о красоте. Следовательно, не может быть такого правила, по которому каждого можно было бы заставить признавать что-то прекрасным. Прекрасны ли платье, дом, цветы и т. п. — свое суждение об этом никому нельзя навязать никакими доводами и основоположениями. Объект хотят подчинить своему взгляду, как если бы удовольствие от него зависело от ощущения; и все же если предмет называют в таком случае прекрасным, то полагают, что имеют всех на своей стороне, и притязают на согласие 217 каждого, тогда как каждое частное ощущение будет решающим только для него одного и для его удовольствия. Здесь надо обратить внимание на то, что в суждении вкуса ничего не постулируется, кроме такого общего согласия относительно удовольствия без посредства понятий; стало быть, постулируется возможность эстетического суждения, которое можно было бы рассматривать также как значимое для каждого. Само суждение вкуса не постулирует согласия каждого (ведь это может сделать только логически всеобщее суждение, так как оно может привести доводы); оно только ожидает от каждого этого согласия как такого частного случая правила, в отношении которого оно ждет подтверждения не от понятий, а от согласия других. Следовательно, общее согласие есть только идея (здесь еще не рассматривается, на чем она основывается). Может остаться неизвестным, действительно ли тот, кто полагает, что он высказывает суждение вкуса, судит сообразно этой идее; но через слово красота он возвещает, что соотносит суждение с этой идеей, стало быть, что его суждение есть суждение вкуса. Для самого себя он, однако, может удостовериться в этом, просто сознавая, что все относящееся к приятному или к доброму он отделил от удовольствия, которое у него еще остается; и это все то, согласия с чем он ожидает от каждого,— притязание, на которое он при этих условиях и имел бы право, если бы только он часто не нарушал эти условия и вследствие этого не составил себе ложного суждения вкуса. § 9. Исследование вопроса предшествует ли в суждении вкуса чувство удовольствия оценке предмета, или же наоборот? Решение этой задачи — ключ к критике вкуса и поэтому заслуживает всяческого внимания. Если бы предшествовало удовольствие от данного предмета и за представлением об этом предмете признавалась бы в суждении вкуса только всеобщая сообщаемость удовольствия, то подобный порядок противоречил бы сам себе. В самом деле, такого рода удовольствие 218 было бы только приятностью в чувственном ощущении и поэтому могло бы по своей природе иметь лишь частную значимость, так как оно зависело бы непосредственно от представления, с помощью которого предмет дается. Следовательно, именно способность душевного состояния к всеобщему сообщению при данном представлении должна в качестве субъективного условия суждения вкуса лежать в его основе и иметь своим следствием удовольствие от предмета. Но ничто не может быть сообщено всем, кроме познания и представления, поскольку оно принадлежит к познанию, ведь представление только в этом случае объективно и лишь поэтому имеет общую точку, согласоваться с которой вынуждается способность представления всех. Если же определяющее основание суждения об этой всеобщей сообщаемости представления должно мыслиться только субъективно, а именно без понятия о предмете, то этим основанием может быть только душевное состояние, которое встречается в отношении способностей представления друг к другу, поскольку данное представление они соотносят с познанием вообще. Силы познания, которые возбуждаются к действию этим представлением, находятся при этом в состоянии свободной игры, так как никакое определенное понятие не ограничивает их каким-либо особым правилом познания. Следовательно, душевное состояние при этом представлении должно быть состоянием чувства свободной игры способностей представления при данном представлении для познания вообще. Представлению же, посредством которого дается предмет, чтобы из него вообще возникло познание, требуется воображение для синтеза () многообразного содержания созерцания и рассудок для единства понятия, которое объединяет представления. Это состояние свободной игры познавательных способностей при представлении, посредством которого дается предмет, должно обладать всеобщей сообщаемостью, ибо познание, как определение объекта, с которым должны согласовываться данные представления (в каком угодно субъекте), есть единственный способ представления, которым пользуется каждый. 219 Так как субъективная всеобщая сообщаемость способа представления в суждении вкуса должна иметь место без наличия определенного понятия, она может быть только душевным состоянием в свободной игре воображения и рассудка (поскольку они согласуются между собой, как это вообще требуется для познания); при этом мы сознаем, что такое субъективное отношение, пригодное для познания вообще, так же должно быть значимо для каждого и, следовательно, должно обладать всеобщей сообщаемостью, как и каждое определенное познание, которое ведь всегда основывается на этом отношении как субъективном условии. Эта чисто субъективная (эстетическая) оценка предмета или представления, посредством которого предмет дается, предшествует чувству удовольствия от этого предмета и служит основанием этого удовольствия от гармонии познавательных способностей; но единственно на этой всеобщности субъективных условий оценки предметов основывается всеобщая субъективная значимость удовольствия, которое мы связываем с представлением о предмете, когда мы называем его прекрасным. То, что возможность сообщать другим свое душевное состояние, хотя бы только в отношении познавательных способностей, заключает в себе удовольствие, можно было бы легко доказать (эмпирически и психологически) из природной склонности человека к общению с другими. Но для нашей цели этого мало. Удовольствие, которое мы испытываем, мы ожидаем в суждении вкуса от всех других как нечто необходимое, как если бы его можно было считать свойством предмета, определяемым в нем согласно понятиям, коль скоро мы называем что-то прекрасным, ведь красота безотносительно к чувству субъекта сама по себе ничто. Но рассмотрение этого вопроса мы должны отложить до решения следующего вопроса возможны ли и каким образом возможны априорные эстетические суждения? Теперь мы займемся менее серьезным вопросом как мы сознаем в суждении вкуса субъективное соответствие сил познания друг с другом — эстетически ли, К оглавлению 220 только через внутреннее чувство и ощущение, или интеллектуально, через осознание нашей преднамеренной деятельности, посредством которой мы вводим в игру познавательные способности. Если бы данное представление, которое приводит к суждению вкуса, было понятием, которое при оценке предмета объединяло бы рассудок и воображение для познания объекта, то сознание этого отношения было бы интеллектуальным (как в объективном схематизме способности суждения, о котором трактует «Критика»8). Но тогда суждение было бы составлено не по отношению к удовольствию и неудовольствию и, стало быть, не было бы суждением вкуса. Суждение же вкуса определяет объект в отношении удовольствия и предиката прекрасного независимо от понятий. Следовательно, указанное субъективное единство отношения можно обнаружить только через ощущение. Ощущение, всеобщую сообщаемость которого постулирует суждение вкуса, и есть оживление обеих способностей (воображения и рассудка) для неопределенной, но все же согласованной деятельности, побуждаемой данным представлением, а именно такой, какая требуется для познания вообще. Хотя объективное отношение можно только мыслить, но, поскольку оно по своим условиям субъективно, оно все же ощущается, воздействуя на душу; и при отношении, которое не полагает в основу никакого понятия (в отличие от отношения способностей представления к познавательной способности вообще), возможно только одно сознание его — посредством ощущения того воздействия, которое состоит в облегченной игре обеих оживляемых взаимным согласием душевных сил (воображения и рассудка). Представление, которое как единичное и без сравнения с другими все же согласуется с условиями всеобщности — в чем и состоит дело рассудка вообще, — приводит познавательную способность к той гармоничной настроенности, какую мы требуем для всякого познания и которую мы поэтому считаем значимой для каждого, кто призван судить посредством рассудка совокупно с внешними чувствами (для каждого человека). 221 Дефиниция прекрасного, выведенная из второго момента Прекрасно то, что всем нравится без посредства понятия. ТРЕТИЙ МОМЕНТ СУЖДЕНИЯ ВКУСА ПО ОТНОШЕНИЮ К ЦЕЛЯМ, КОТОРЫЕ ПРИНИМАЮТСЯ В НИХ ВО ВНИМАНИЕ § 10. О целесообразности вообще Если хотят объяснить, что такое цель по ее трансцендентальным определениям (не предполагая ничего эмпирического подобно чувству удовольствия), то цель есть предмет понятия, поскольку понятие рассматривается как причина этого предмета (как реальное основание его возможности); и каузальность понятия в отношении его объекта есть целесообразность ( ). Следовательно, там, где мы не только познание предмета, но и сам предмет (его форму или существование) как действие мыслим как возможное только через понятие об этом действии, — там мыслим мы себе и цель. Представление о действии есть здесь определяющее основание его причины и предшествует последней. Сознание каузальности некоторого представления в отношении состояния субъекта, направленное на то, чтобы сохранить в нем это состояние, может здесь в общем обозначить то, что называют удовольствием; неудовольствие же есть то представление, которое содержит в себе основание для определения состояния представлений к их собственной противоположности (для отклонения или устранения их). Способность желания, поскольку она может быть определена только понятиями, т. е. стремление действовать сообразно с представлением о цели, была бы волей. Но целесообразным называется объект, или душевное состояние, или поступок даже тогда, когда их возможность не обязательно предполагает представление о цели, просто потому, что их возможность может быть нами объяснена или понята, только если мы 222 полагаем в качестве их основы каузальность согласно целям, т. е. волю, которая располагала бы их в данном порядке сообразно представлению о некотором правиле. Целесообразность, следовательно, может быть без цели, поскольку мы причины этой формы не усматриваем в некоей воле, но тем не менее объяснение возможности ее мы можем понять, только выводя ее из воли. Не всегда же нам необходимо усматривать через разум то, что мы наблюдаем (по его возможности). Поэтому мы можем по крайней мере наблюдать целесообразность по форме и не полагая ей в основу цель (в качестве материи для ), и можем замечать ее в предметах, хотя, впрочем, только посредством рефлексии. § 11. Суждение вкуса имеет своей основой только форму целесообразности предмета (или способа представления о нем) Всякая цель, рассматриваемая как основание удовольствия, всегда заключает в себе интерес как определяющее основание суждения о предмете удовольствия. Следовательно, в основе суждения вкуса не может лежать субъективная цель. Но и никакое представление об объективной цели, т. е. о возможности самого предмета по принципам целевой связи, стало быть никакое понятие о добром, не может определять суждение вкуса, так как оно эстетическое, а не познавательное суждение и, следовательно, не касается понятия о свойствах предмета и внутренней или внешней возможности его по какой-либо причине, а касается только взаимного отношения способностей представления, поскольку они определяются представлением. А это отношение при определении предмета как прекрасного связано с чувством удовольствия, которое в суждении вкуса признается в то же время значимым для каждого; следовательно, сопутствующая представлению приятность так же не может содержать в себе определяющее основание, как и представление о совершенстве предмета и понятие о добром. Поэтому только субъективная целесообразность в представлении о пред- 223 мете, помимо всякой (как объективной, так и субъективной) цели, следовательно, одна лишь форма целесообразности в представлении, посредством которого нам дается предмет, может, поскольку мы ее сознаем, составить удовольствие, которое мы без посредства понятия рассматриваем как обладающее всеобщей сообщаемостью, стало быть, может составить определяющее основание суждения вкуса. § 12. Суждение вкуса покоится на априорных основаниях Выяснить связь чувства удовольствия или неудовольствия как некоторого действия с каким-нибудь представлением (ощущением или понятием) как их причиной абсолютно невозможно, так как это было бы причинным отношением, которое (у предметов опыта) всегда можно познать только и через посредство самого опыта. Правда, чувство уважения (как особую и характерную модификацию чувства удовольствия, которое совершенно не совпадает ни с удовольствием, ни с неудовольствием, какие мы получаем от эмпирических предметов) мы в «Критике практического разума» действительно выводили из общих нравственных понятий 9. Но там мы могли выйти за пределы опыта и призвать на помощь каузальность, основывающуюся на сверхчувственном свойстве субъекта, а именно каузальность свободы. Но даже и там мы выводили, собственно, не это чувство из идеи нравственного как причины, а только выводили отсюда определение воли. Душевное же состояние чем-то определяемой воли уже само по себе есть чувство удовольствия и тождественно с ним, следовательно, не вытекает из него как действие; последнее надо было бы допустить только в том случае, если бы понятие нравственного как блага предшествовало определению воли законом, так как тогда удовольствие, которое было бы связано с понятием, было бы бесполезно выводить из этого понятия просто как познания. 224 Так же дело обстоит с удовольствием в эстетическом суждении, с той только разницей, что здесь это удовольствие чисто созерцательное и не вызывает интереса к объекту, тогда как в моральном суждении оно практическое. Сознание чисто формальной целесообразности в игре познавательных способностей субъекта при представлении, посредством которого дается предмет, само уже есть удовольствие, так как это сознание содержит в себе определяющее основание деятельности субъекта для оживления его познавательных способностей, следовательно, внутреннюю каузальность (которая целесообразна) в отношении познания вообще, но без ограничения ее каким-либо определенным познанием, стало быть, содержит в себе только форму субъективной целесообразности представления в эстетическом суждении. Это удовольствие никоим образом и не практическое, и не такое, как удовольствие, возникающее на патологической основе приятного, и не такое, как удовольствие, возникающее на интеллектуальной основе представляемого блага. Но оно все же имеет в себе каузальность, а именно стремление сохранить само это состояние представления и деятельность познавательных способностей без дальнейших намерений. Мы задерживаемся на рассмотрении прекрасного, так как это рассмотрение само себя усиливает и воспроизводит, что аналогично (но не тождественно) той задержке, когда привлекательность в представлении о предмете вторично возбуждает наше внимание, причем душа остается пассивной. § 13. Чистое суждение вкуса не зависит от действия того, что возбуждает и трогает Всякий интерес портит суждение вкуса и лишает его беспристрастности, особенно если он в отличие от интереса разума не предпосылает целесообразность чувству удовольствия, а основывает ее на этом чувстве; последнее всегда бывает в эстетическом суждении о чем-то доставляющем наслаждение или причиняющем боль. Поэтому суждения, на которые оказывается такое воздействие, или вовсе не могут притязать на общезначимое 225 удовольствие, или же могут притязать тем меньше, чем больше указанного рода ощущений находится среди определяющих оснований вкуса. Вкус всегда оказывается варварским там, где он для удовольствия нуждается в добавлении возбуждающего и трогательного, а тем более если он делает их критерием своего одобрения. Между тем то, что возбуждает, часто не только причисляется к красоте (которая, собственно, должна относиться лишь к форме) как нечто содействующее эстетическому всеобщему удовольствию, но иногда даже само по себе выдается за красоту, стало быть, материя удовольствия выдается за форму; это недоразумение, которое, как и многие другие, все же имеющие в своей основе нечто истинное, можно устранить тщательным определением этих понятий. Суждение вкуса, на которое возбуждающее и трогательное не имеют никакого влияния (хотя они могут быть связаны с удовольствием от прекрасного) и которое, следовательно, имеет определяющим основанием только целесообразность формы, есть чистое суждение вкуса. § 14. Пояснение примерами Эстетические суждения, так же как теоретические (логические), можно делить на эмпирические и чистые. Первые — это те, которые высказываются о приятном или неприятном в предмете или в способе представления о нем, а вторые — о красоте его; первые суть суждения чувствования (материальные эстетические суждения) и только вторые (как формальные) — собственно суждения вкуса. Следовательно, суждение бывает чистым лишь в том случае, если к его определяющему основанию не примешивается никакое чисто эмпирическое удовольствие. А последнее имеет место тогда, когда возбуждающе действующее или трогательное причастны к суждению, в котором нечто должно быть признано прекрасным. Тут снова выдвигают возражения, которые в конце концов ложно представляют то, что возбуждает, не только как необходимую составную часть красоты, но Часть первая КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ Раздел первый АНАЛИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ Книга первая Аналитика прекрасного Книга вторая Аналитика возвышенного Раздел второй ДИАЛЕКТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ Часть втора КРИТИКА ТЕЛЕОЛОГИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ Отдел первый АНАЛИТИКА ТЕЛЕОЛОГИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ Отдел второй ДИАЛЕКТИКА ТЕЛЕОЛОГИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ Приложение Учение о методе, касающееся телеологической способности суждени К оглавлению 200 00. - 05 КРИТИКИ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ ЧАСТЬ ПЕРВАЯ КРИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ 201 202 РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ АНАЛИТИКА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ 00. - 06 КНИГА ПЕРВАЯ АНАЛИТИКА ПРЕКРАСНОГО ПЕРВЫЙ МОМЕНТ СУЖДЕНИЯ ВКУСА • ПО (ЕГО КАЧЕСТВУ § 1. Суждение вкуса есть эстетическое суждение Чтобы определить, прекрасно ли нечто или нет, мы соотносим представление не с объектом посредством рассудка ради познания, а с субъектом и его чувством удовольствия или неудовольствия посредством воображения (быть может, в связи с рассудком). Суждение вкуса поэтому не есть познавательное суждение; стало быть, оно не логическое, а эстетическое суждение, под которым подразумевается то суждение, определяющее основание которого может быть только субъективным. Но всякое отношение представлений, даже отношение ощущений, может быть объективным (и тогда оно означает реальное в эмпирическом представлении), только не отношение к чувству удовольствия и неудовольствия, посредством которого в объекте ничего не обозначается, но в котором субъект сам чувствует, какое воздействие оказывает на него представление. * Дефиниция вкуса, полагаемая здесь в основу, гласит вкус — это способность судить о прекрасном. Но что именно требуется для того, чтобы назвать предмет прекрасным, это должен обнаружить анализ суждений вкуса. Моменты, на которые эта способность суждения обращает внимание в своей рефлексии, я нашел, руководствуясь логическими функциями суждения (ведь в суждении вкуса все еще содержится отношение к рассудку). Моменты качества я подверг рассмотрению прежде всего, так как эстетическое суждение о прекрасном принимает во внимание прежде всего эти моменты. 203 Охватить своей познавательной способностью правильное, целесообразное здание (все равно ясным или смутным способом представления) — это нечто совершенно другое, чем сознавать это представление ощущением удовлетворения (). Здесь представление целиком соотносится с субъектом, и притом с его жизненным чувством, которое называется чувством удовольствия или неудовольствия; это чувство утверждает совершенно особую способность различения и суждения, которая ничем не содействует познанию, а только сопоставляет данное в субъекте представление со всей способностью представлений, которую душа сознает, чувствуя свое состояние. Данные представления в суждении могут быть эмпирическими (стало быть, эстетическими); но суждение, которое строят посредством них, есть логическое суждение, если только эти представления в суждении будут соотнесены с объектом. Если же, наоборот, данные представления были бы вполне рациональными, но в суждении соотносились бы исключительно с субъектом (с его чувством), они всегда были бы эстетическими. § 2. Удовольствие (), которое определяет суждение вкуса, свободно от всякого интереса Интересом называется удовольствие, которое мы связываем с представлением о существовании предмета. Поэтому такой интерес всегда имеет отношение также и к способности желания — или как ее определяющее основание, или по крайней мере как необходимо связанное с ее определяющим основанием. Но когда ставится вопрос, прекрасно ли нечто, хотят знать не то, важно ли или могло ли быть важным для нас или для кого-нибудь другого существование вещи, а то, как мы судим о ней, просто рассматривая ее (созерцая ее или рефлектируя о ней). Если кто-нибудь спрашивает меня, нахожу ли я дворец, который я перед собой вижу, прекрасным, то я могу, конечно, сказать, что не люблю таких вещей, которые сделаны только для того, чтобы глазеть на них, или могу ответить, как тот ирокезский 204 сахем 7, которому в Париже ничто так не понравилось, как харчевни; кроме того, я могу вполне в духе Руссо порицать тщеславие вельмож, которые не жалеют народного пота на такие вещи, без которых можно обойтись; наконец, я легко могу убедиться в том, что если бы я находился на необитаемом острове без надежды когда-либо снова вернуться к людям и мог бы одним своим желанием, как бы по волшебству, создать такое великолепное здание, то я вовсе не стал бы прилагать для этого старание, если бы я уже имел хижину, которая была бы для меня достаточно удобна. Все это можно, конечно, вместе со мной допустить и одобрить, но не об этом теперь речь. В данном случае хотят только знать, сопутствует ли во мне представлению о предмете удовольствие, как бы я ни был равнодушен к существованию предмета этого представления. Нетрудно видеть, что для того, чтобы сказать, что предмет прекрасен, и доказать, что у меня есть вкус, важно не то, в чем я завишу от существования предмета, а то, что я делаю из этого представления в себе самом. Каждый должен согласиться, что то суждение о красоте, к которому примешивается малейший интерес, очень пристрастно и не есть чистое суждение вкуса. Поэтому для того, чтобы быть судьей в вопросах вкуса, нельзя ни в малейшей степени быть заинтересованным в существовании вещи, в этом отношении надо быть совершенно безразличным. Но это исключительно важное положение мы можем лучше всего объяснить, если мы чистому, незаинтересованному * удовольствию в суждении вкуса противопоставим удовольствие, связанное с интересом; в особенности если мы в то же время можем быть уверены, что нет больше никаких других видов интереса, кроме тех, которые будут сейчас названы. * Суждение о предмете удовольствия может быть совершенно незаинтересованным и в то же время очень интересным, т оно не основывается на интересе, но возбуждает интерес; таковы все чистые моральные суждения. Но суждения вкуса сами по себе вовсе не обосновывают какого-либо интереса. Только в обществе обладание вкусом становится интересным, причина чего будет указана ниже. 205 § 3. Удовольствие от приятного связано с интересом Приятно то, что нравится внешним чувствам в ощущении. Здесь сразу же представляется случай порицать весьма обычное смешение двоякого смысла, которое может иметь слово ощущение, и обратить на это внимание. Всякое удовлетворение () (так говорят или думают) само есть ощущение (удовольствия). Стало быть, все, что нравится, именно потому, что оно нравится, приятно (и в зависимости от степени пли отношения его к другим приятным ощущениям мило, прелестно, восхитительно, отрадно и т. д.). Но коль скоро с этим согласны, надо признать, что впечатления внешних чувств, которые определяют склонность, или основоположения разума, которые определяют волю, или чисто рефлективные формы созерцания, которые определяют способность суждения, совершенно одинаковы по их действию на чувство удовольствия. Это действие было бы приятностью в ощущении своего состояния; а так как всякое использование наших способностей в конечном итоге должно быть направлено на практическое и соединяться в нем как в своей цели, то можно было бы ожидать от них только одной оценки вещей и их значения — той, которая состоит в наслаждении (), какое они обещают. В конце концов это нисколько не зависит от того способа, каким они достигают этого; и так как только выбор средств может здесь делать различие, то люди могли бы обвинять друг друга, пожалуй, в глупости и неразумии, но никогда в низости и злобе, ведь все они — каждый в соответствии со своим взглядом на вещи — стремятся к одной цели, а эта цель для каждого — наслаждение. Когда определение чувства удовольствия или неудовольствия называют ощущением, это слово имеет совершенно другое значение, нежели в том случае, когда я называю ощущением представление о какой-нибудь вещи (через внешние чувства как восприимчивость, которая принадлежит к познавательной способности). В самом деле, в последнем случае представление соотносят с объектом, а в первом — исключительно 206 с субъектом, и здесь оно вовсе не служит ни для какого познания, не служит даже для того познания, благодаря которому субъект познает сам себя. Но в указанной выше дефиниции под словом ощущение мы понимаем объективное представление внешних чувств; и для того, чтобы не подвергаться опасности быть ложно истолкованными, мы общеупотребительным словом чувство будем обозначать то, что всегда должно оставаться только субъективным и что, безусловно, не может составлять представление о предмете. Зеленый цвет луга относится к объективному ощущению как воспринимание предмета внешнего чувства; но приятность его относится к субъективному ощущению, посредством которого никакой предмет не представляется, т. е. относится к чувству, посредством которого предмет рассматривается как предмет удовольствия (которое не есть познание предмета). А то, что мое суждение о предмете, в котором я признаю его приятным, выражает заинтересованность в нем, ясно уже из того, что через ощущение оно возбуждает желание обладать такими предметами, стало быть, удовольствие предполагает не только суждение о предмете, но и отношение его существования к моему состоянию, поскольку такой объект воздействует на мое состояние. Поэтому о приятном не только говорят оно нравится, но и говорят око наслаждает. Здесь имеется не просто одобрение, которое я ему выражаю, но этим возбуждается и склонность; и к тому, что в высшей степени приятно, настолько не подходит ни одно суждение о свойствах объекта, что те, кто всегда стремится только к наслаждению () (вот слово, которым обозначают суть удовольствия ), охотно избавляют себя от всякого суждения. § 4. Удовольствие от хорошего связано с интересом Хорошо то, что нравится посредством разума через одно лишь понятие. Мы называем нечто хорошим для чего-то (полезным), если оно нравится только как средство; другое же — хорошим самим по себе, а именно то, что нравится ради него самого. И в том и в другом 207 всегда содержится понятие цели, стало быть отношение разума к (по крайней мере возможному) волению, следовательно, и удовольствие от существования объекта или действия, т. е. какой-то интерес. Чтобы считать нечто хорошим, я должен всегда знать, что же такое этот предмет, т. е. должен иметь понятие о нем. Но это мне совсем не нужно, чтобы найти в чем-то красоту. Цветы, вольные () рисунки, без всякой цели сплетающиеся линии в так называемом орнаменте из листьев никакого значения не имеют, ни от какого определенного понятия не зависят — и все-таки нравятся. У довольствие от прекрасного должно зависеть от рефлексии о предмете, которая приводит к какому-нибудь (неизвестно, к какому) понятию, и этим оно отличается также от приятного, которое целиком основывается на ощущении. Правда, приятное во многих случаях кажется тождественным хорошему. Так, обычно говорят всякое (в особенности продолжительное) наслаждение салю по себе хорошо; а это имеет почти тот же смысл, что быть продолжительно приятным или быть хорошим — это одно и то же. Однако легко заметить, что это только ошибочная подмена слов, так как понятия, которые присущи этим выражениям, вовсе не могут заменить друг друга. Приятное, которое, как таковое, представляет предмет исключительно по отношению к внешнему чувству, только через понятие цели должно быть подведено под принципы разума, чтобы его в качестве предмета воли назвать хорошим. Но совершенно другим будет отношение к удовольствию, если то, что доставляет мне наслаждение, я в то же время называю хорошим', это видно из того, что, когда имеем дело с хорошим, всегда возникает вопрос есть ли оно хорошее только опосредствованно или непосредственно (полезно ли оно или хорошо само по себе); когда же имеем дело с приятным, такого вопроса вовсе не может быть, так как это слово всегда обозначает нечто такое, что нравится непосредственно. (То же самое бывает и с тем, что я называю прекрасным.) Даже в самой обыденной речи отличают приятное от хорошего; иногда о пище, которая благодаря пряностям 208 и другим приправам возбуждает вкус, не раздумывая говорят, что она приятна, и вместе с тем признают, что она не хороша; непосредственно она, правда, нравится внешним чувствам, но опосредствованно, т. е. разумом, который предвидит ее последствия, она не нравится. Это различие можно заметить даже в рассуждении о здоровье. Здоровье непосредственно приятно каждому, кто им обладает (по крайней мере негативно, т. е. как устранение всяких телесных болей). Но чтобы сказать, что оно благо, оно еще должно быть разумом направлено на цели, а именно рассмотрено как такое состояние, которое располагает нас ко всем нашим делам. Наконец, в отношении счастья каждый ведь думает, что истинным и даже высшим благом можно назвать наибольшую сумму приятностей жизни (и по количеству, и по продолжительности). Однако разум противится также и этому. Приятность есть наслаждение. Но если все дело сводится только к этому, было бы глупо проявлять щепетильность в средствах, которые доставляют нам это наслаждение, достигается ли оно пассивно — благодаря щедрости природы — или же самодеятельностью и нашими собственными действиями. Но разум никогда не даст себя уговорить, что само по себе ценно существование такого человека, который живет (и в этом отношении очень деятелен) только для того, чтобы наслаждаться, даже. если бы он другим, которые точно так же стремятся лишь к наслаждениям, наилучшим образом помогал в этом в качестве средства, и именно потому, что через симпатию он вместе с ними испытывал бы все наслаждение. Только тем, что он делает, не принимая в соображение наслаждение, совершенно свободно и независимо от того, что природа могла бы предоставить ему также пассивно, он придает абсолютную ценность своему существованию как существованию личности; и счастье со всем избытком того, что в нем приятно, далеко еще не безусловное благо *. * Обязательность наслаждения — очевидная нелепость. Точно такой же следует считать предполагаемую обязательность. всех поступков, которые имеют своей целью только наслаждение, 209 Несмотря, однако, на все это различие между приятным и хорошим, они сходятся в том, что всегда связаны с заинтересованностью в своем предмете; таковы не только приятное (§ 3) и опосредствованно хорошее (полезное), которое нравится как средство для достижения чего-то приятного, но также безусловно и во всех отношениях хорошее, а именно морально доброе, которое предполагает высший интерес. В самом деле, доброе есть объект воли (т. е. способности желания, определяемой разумом). Но хотеть чего-то и находить удовольствие в его существовании, т. е. питать к нему интерес, — одно и то же. § 5. Сравнение трех специфически различных видов удовольстви И приятное, и доброе имеют отношение к способности желания и заключают в себе первое — патологически обусловленное (побуждениями, ), а второе — чистое практическое удовольствие, которое определяется не только представлением о предмете, но также и представляемой связью субъекта с существованием предмета. Нравится не только предмет, но и существование его. Поэтому суждение вкуса есть чисто созерцательное () суждение, т. е. такое, которое, будучи безразличным к существованию предмета, лишь связывает его свойства с чувством удовольствия и неудовольствия. Но само это созерцание не направлено на понятие, ведь суждение вкуса не познавательное суждение (ни теоретическое, ни практическое), и поэтому оно и не основывается на понятиях и не имеет их своей целью. Приятное, прекрасное, доброе означают, следовательно, три различных соотношения представлений с чувством удовольствия и неудовольствия, по отношению к которому мы отличаем друг от друга предметы или способы представления. Соответствующие каждому каким бы духовным оно ни изображалось (или приукрашивалось), хотя бы даже мистическим, так называемым небесным наслаждением. К оглавлению 210 из них выражения, которыми обозначается то, что нравится, в них не одинаковы. Приятным каждый называет то, что доставляет ему наслаждение; прекрасным— то, что ему только нравится', хорошим — то, что он ценит, одобряет, т. е. в чем он усматривает объективную ценность. Приятное ощущают и животные, лишенные разума; красоту — только люди, т. е. животные, но наделенные разумом, однако не только как разумные существа, как таковые (каковы, например, духи), но вместе с тем и как животные; доброе же значимо для всякого разумного существа вообще. Это положение может получить свое полное обоснование и объяснение только в дальнейшем. Можно сказать, что из всех этих трех видов удовольствия единственно лишь удовольствие от прекрасного есть незаинтересованное и свободное удовольствие, так как здесь никакой интерес — ни интерес внешних чувств, ни интерес разума — не вынуждает у нас одобрения. Поэтому об удовольствии можно было бы сказать, что в трех названных случаях оно относится либо к склонности, либо к благосклонности, либо к уважению. В самом деле, благосклонность — единственно свободное удовольствие. Предмет склонности и предмет, желание обладать которым предписывается нам законом разума, не оставляют нам свободы самим себе сделать что-то предметом удовольствия. Всякий интерес предполагает потребность или порождает ее и в качестве определяющего основания нашего одобрения не позволяет суждению о предмете быть свободным. Что касается интереса склонности при приятном, то каждый говорит голод — лучший повар, и людям со здоровым аппетитом вкусным кажется все, что только съедобно; стало быть, такое удовольствие показывает, что здесь нет никакого выбора по вкусу. Только тогда, когда потребность удовлетворена, можно распознать, кто из многих имеет вкус и кто нет. Точно так же бывает нравственность (поведение) без добродетели, вежливость без благосклонности, приличие без честности и т. д. В самом деле, там, где говорит нравственный закон, объективно уже нет свободного выбора относительно того, что надо делать; и проявлять вкус в своем 211 поведении (или в оценке поведения других) — это совсем то, что обнаруживать свой нравственный образ мыслей; ведь нравственный образ мыслей содержит в себе веление и порождает потребность, тогда как нравственный вкус только иг | |
| ole | 11.10.2013 01:25 |
| Макс, переписать Чехова задумал? В добрый путь.) Только не называй больше абзацы параграфами. Да и вообще, лучше его читать, чем считать. (вся-то разница - одна буква) | |
| хе | 10.10.2013 23:32 |
| Макс за Чехова взялся).Кляксы ищешь? Может, это намеренное упрощение речи, приближение к бытийности, простоте, разговорности. Чехову просто на фиг не нужно считать сколько раз пишется.Попробуй-ка прочесть без &;быть&;, или втолкнуть насилу другой глагол- будет хужее. Потому и читается он, Чехов-то.Мне лично на уши не давит вовсе. Есепкина пришла читать. Вот у него-то многа разных слов. Не дочитала. | |
| Max | 10.10.2013 04:47 |
| В двух коротких параграфах у Чехова (!) обнаружил шесть раз слова &;был&;, &;были&;, &;было&;. Прошла неделя после знакомства. Был праздничный день. В комнатах было душно, а на улицах вихрем носилась пыль, срывало шляпы. Весь день хотелось пить, и Гуров часто заходил в павильон и предлагал Анне Сергеевне то воды с сиропом, то мороженого. Некуда было деваться. Вечером, когда немного утихло, они пошли на мол, чтобы посмотреть, как придет пароход. На пристани было много гуляющих; собрались встречать кого-то, держали букеты. И тут отчетливо бросались в глаза две особенности нарядной ялтинской толпы пожилые дамы были одеты, как молодые, и было много генералов. | |
| ) | 09.10.2013 11:08 |
| тобой это было дочитано до финала? пыталась точку поставить, чтоб цитатно вынести, а не всё - не смогла, пришлось всё | |
| (голос за кадром) | 09.10.2013 09:27 |
| Полное помрачение мозга вопсчим. | |
| *** *** | 09.10.2013 00:01 |
| Призраки роз Яков Есепкин Инцест, кровосмешенье туч морозных, Днем олицетворяющих табу, Снег этот сотворило в далях зведных, Налистником толкнуло на борьбу. Воспомнишь ли иные декабрины И патину, и мраморность волны, Что нимфам ледяные окарины, Бессмертие плодят их ложесны. И все ж, хотя еще в сурьме кусты, Пусть здравствует он миг -- руда мороза, Средь эллинской порочной красоты Как есть неоклассическая роза. Смотри, печаль моя, на этот снег, Летицией звалась ты, а эллины Тебе иное б имя дали, нег Сандаловых не знала ты, маслины С оливками сторонне отцвели, Кустовья арабийские зачахли Теперь, со кипарисовой земли В тартариях желты зелени, прах ли Внизу не тот, иль гумус очерствел Без слез девичьих, даже иглы хвои Маньчжурской редки, зерна от плевел Нельзя и отделить, белы сувои Одне пред Новогодьем, потому Нас ангелы встречают всюду, вместе Мы ходим, розоимную сурьму Глядим, позднее к ангельской сиесте Урочно торопимся, до горы Волшебной далеко еще, но мерно Течет благое время, а пиры Нас ждут всегда, в досуге этом скверно Одно лишь обстоятельство, цветов Забыли мы аромат и названье, Снега сейчас, игольчатый готов Мороз ударить, неких волхвованье Снегурочек игрушечных, невест Раскрасных, принцев дымчатых мешает Ясней средоточиться, но Гефест Не дремлет и огни провозглашает Рождественские данностью, оне Горят уже вольготно, за снегами Опустится покой, в холодном сне Мы грезить будем, будем жемчугами Апрельскими, а, впрочем, для весны Сейчас уже не время, наш розарий Божественно прекрасен, взнесены Готические шпили в небо, парий И нищих амстердамских замечать Не велено опять, сии, быть может, Отосланы черемами, печать Призрачная на них, блажным поможет Их царе бедный, принцы нам глядят В сиреневые очи и принцессы, Юродивых браменники следят, Когда-то ад им стоил нощной мессы, А нынче заменить вождей чурных Сложней, чем выпить яду куфель в датском Неладном королевстве, теменных Отверстий мало здесь, коль на арбатском Капище ты не лег, красно Невы Граниты не испробовал на прочность, Волной не поперхнулся ли, увы, Хлебнул ее премало, беспорочность Свою лихим художникам явил, Жрецов постмодернизма озадачил Асбестовым ликовником, совил Терцины богонравно, преиначил Значенье духовидческих доктрин, Искусственности рамочной теченье, На страты глянул остро, окарин Кармных там не внимая, возвращенье Патин фламандских ложных не приял, Пастелей декадансных иль триолов Не узрел, хватит в Дании менял Вычурного искусства, чтоб монголов Тартарских дело честно завершить, В пенаты ехать вряд ли нам придется, Чем Гамбург плох, в Стокгольме согрешить Чермам их князь велел, еще найдется Ушам незвучный яд в тюльпанной мгле Голландии, в Париже восприимном, В любимой Христиании, земле Гамсуна или Бьернсона, в мздоимном Отечестве почто и умирать, Уж лучше европейские столицы Отравленно и замкнуто взирать, Блюдут оне вековые червницы И смерть здесь разве празднику сродни, Отечеству оставим ту скаредность, С какой оно чернило простыни Под нами, славских лиров очередность Споспешествуя водкою белить, Наушничая, службой у порока Верша судеб избранничество, лить Не будем и слезинки, но широка Дорога в ад и узкие пути В спасение, такое помнить нужно Хоть скаредным чинам, еще цвести Весной зеленям, явимся окружно И глянем на централы площадей, На сады ботанические, домы Искусств, библиотечницы вождей, Столичные подземки, где содомы Тлеющие мерещатся чермам, Оне сюда бывали с темью вхожи, И шлись мужи катками по умам, А сбили только черемные рожи, Наперсникам разврата ли нужны Мессии, плачь хотя, юдоль родная, Искали вечной странники весны, Зима одна виждится им свечная, Елику Новогодье впереди, Мы помнить жалких регентов не станем, Черемы, тех следи иль не следи, Орут пускай, как пурпурами грянем О мертвое серебро, на крови Церковь явим хорической ораве, Очнутся сами пастыри, лови Снег черный, ювенильность, мы не вправе Пенаты милой Родины судить, Высокое страшится тех удобиц, Какие присно ангелы следить Лишь могут, низких истин и усобиц Нам горько наблюденье, в стороне Достойней пребывать певцам, а оры Звучат и в храмах темных, не в цене Высотность, яко башни и затворы Пусты равно, туда ли собредем, Летиция, мы знаем только розы, А ведали иное, так грядем Вперед еще, не вспомним, так стрекозы Цезийские случайно приведут К оцветникам, им терпкие нектары Кружат больные головы, не ждут Пусть семеро единого, гектары Парафий светлых в зелени благой Опять огнем нисана возгорятся, Даруется Отечеству другой Избранник, ангелы пусть не корятся Охранные, нельзя беречь певца Нощного, в круге свеч его невеста, Не зрят местоблюстители венца О службе, очарованного места Не вспомнят и губители, самим Ужасен деспотии образ, роем Валькирии проносятся, томим Дождями Амстердам, каким героем Спасен он въяве будет, мы ж, опять Вторю, иродных нищих равнодушно Минуем, время катится ли вспять, А замки переносятся воздушно Туда, туда, за Родины порог, Внизу она дымится и алкает Геройства, паки вымощет чертог Костьми и мертвым сребром, отсекает Ее от крыши мира темноты Алмазная китана, башни эти В рубинах со кошмарной излиты Рябиновой крушницы, благо, нети Приемлют не такое, но парша И мраморную крошку разъедает, Блаженного Василия круша Соборствие, Кремль сказочно лядает, Чего еще не видел красный брук, Мертвых ли, концертирующих ведем, Иосиф, брат Блаженного, на крюк Сволочь успел себя, а мы уедем Далече из неверящей Москвы, Скелеты по шкафам пускай пылятся, Глядят за слогом нежные волхвы, Каким всенощно станем изъявляться, Нет правды и в сиренях золотых, Гадай на пятипалой, так браменный Уснет при смене, выглядит святых Какой-нибудь гишпанец современный, Обувкой тяжкостопной наградит, Шагай по брукованию, кареты Тебе ли ожидать, Нева рядит Свои, чурные также парапеты С колоннами ростральными в сурьму, Золоченную временем и кровью, Нет, горе и высокому уму, И святости, рождественской любовью Столь мило нам, Летиция, дышать В беззвездности, о розах серебриться, Лишь сребро не подводит, воскрешать Начнут и ангелкам благодариться С тобою будем, нынее балы Нас царственные ждут, следят филики За чермами, а знать ли похвалы В миру за святоборчество, но лики Не время днесь темнить, голодных треб Пел северный пиит благоуханность, Рождественский опреснок, белый хлеб Засим преломим, стоит недыханность И мессы амстердамской, и свечей Волшебной Христиании, а горы Досужные вспоем, когда грачей Увиждим на Вальпургиевку, хоры Полнощные зовут своех певцов, Стольницы снизу, грузные кувшины С клико барвенным выше, без венцов Узнают нас альфийские вершины, Туда спешим, где яства, свечи, тьма Игрушечная, елочная цедра, Порфировая зелень, сурема, Встречает нас Гортензия иль Федра, Благое Новогодье для благих, И мертвое серебро горьким зельям Да сладостным десертам в дорогих Розетницах идет, замковым кельям Пора гореть святошно и гореть, Веселию фаянсов расточаться О златности, одесным умереть Нельзя, а можно смерти наущаться. | |
| Мах | 04.10.2013 01:39 |
| Как умудряемся быть в топе всех рейтингов непонятно. | |
| Max | 04.10.2013 01:37 |
| Нет тут ничего культурно-исторического. Колония. Притом, в отличие от сша, ехали не умные и энергичные. Лет 200 ссылали преступников. Поэтому нет ни австралийской кухни, ни австралийской музыки, ни архитектуры, ничего. Все чужое. Цепляются из последних сил за своих аборигенов, но тем лишь бы курнуть да бухнуть ) | |
| natasha | 03.10.2013 16:24 |
| Макс, спасибо большое. А Друг это притча. Думала поймёшь, что там для тебя лично (последнее время, перед твоей ссылкой, кажется, тобой упоминался где-то пистолет (в контексте объяснений под наведенным дулом). Знаешь,а интересное совпадение, мне давно хотелось тебе сказать, мол, Макс, чо ты всё про тутошних, напиши чо -нить про своих тамошних. Любопытно же. И еще вопрос: ты почуял как-нибудь есть там у вас ("в этой солнечной Австралии" какая-нить культурно-историческая "пряность"? Есть такой потрясный фильм "Пианино" (там дело происходит в Австралии (давно)) - вот на нём мои культурно-исторические ощущения Австралии и застыли, увы мне.))) | |
| Max | 03.10.2013 14:23 |
| Наташа, прочел Друга и Сидим. Друг малость тяжеловат для меня, я понял все, но чувствую там стресс, что-то больное. А Сидим понравилось, местами очень. Есть над чем поработать, но в целом хорошо, твой стиль. Сам пишу рассказец Офис про своих нынешних сослуживцев. Надо им, гадам, наконец воздать по заслугам ) продвигаюсь медленно, и рад этому. А ты, мне кажется, опять слегка торопишься. Не сердись на меня. М. Пригласили напечататься в Американском Пушкинском обществе. | |
| natasha | 02.10.2013 18:40 |
| Ах, боже ж мой! Как же мне хоть немножко рассеять, развлечь твой сплин? Уж, если, сам херр Захер тебя не радует, то тогда, так и быть, прочти мое гениальное творение "Сидим на горшках" - последнее в ленте. А почему ты не откликнулся на моего "Друга", посвященного тебе? Там вообще несколько строчек всего. Во... как я на тебя наехала.) Что пишешь сейчас? Мне показалось, после прочтения твоих чудных рассказиков, (стилизаций-мистификаций), что "Венера" с тобой в резонанс войдет.)) | |
| Max | 02.10.2013 11:53 |
| Почитал Венеру. Нет, раньше не доводилось. Это позапрошлый век, если я правильно понял. Если бы я прочел это лет 20-25 оно бы произвело. А сейчас как-то нет | |
| natasha | 01.10.2013 12:50 |
| Ух, ты! Здорово! да вы, мазохист, батенька. А я, вот, только физически, но оооочень хочется и морально тоже. Кстати, о садо-мазо. Читал "Венеру в мехах"? Если нет, прочти, не ошибёшься точно. Книжечка небольшая, но очень вероятно, что может изменить жизненный настрой. | |
| Max | 01.10.2013 11:26 |
| Да как вообще разлагаюсь морально и физически. Хочется испиннать себя ногами, но сделать это очень трудно. | |
| natasha | 01.10.2013 10:55 |
| Нее, не читала, это что-то новенькое. Читала у Быкова только "Пастернака" и "Орфографию". Когда читала, было интересно, но потом как-то позабылось. Ускользает он от меня. Но хочу почитать еще что-нибудь. Может, вот "Икс" и почитаю. Спасибо, что сказал. Как ты вообще? А "Тихий Дон" - да.. Великая вещь. Есть таки странность в авторстве Шолохова. Но, всяко бывает. Вот, например, нашла же я у Брюсова удивительный рассказ "Моцарт".) | |
| Max | 30.09.2013 23:07 |
| Случайно наткнулся на роман Быкова Икс. Про Шолохова и проблему авторства Тихого Дона. Читала? Первая половина ничего так заскочила, а потом забуксовал. | |
| Max | 30.09.2013 23:02 |
| Привет, Натали ) Так это ты мне говорила про Маканина?? Удивительно. Мне казалось, это был Черсков. Насчет памяти ты права, давно мышей не ловлю. &;Один и одна&; мне тоже не понравилось, бросил. И еще один рассказ не смог осилить, что-то там про выборы. Странный писатель, то сильные вещи, то скучные. | |
| natasha | 30.09.2013 01:27 |
| Макс, привет. Память у тебя девичья, однако. Маканин: "Один и одна", пожалуй, самая неудачная, по-моему, вещица. Первое, что я прочла у Маканина это "Предтеча". Сила. Потом уже все остальное. Из прочитанного особенно запомнилось "Гражданин убегающий" - высший класс. Из более позднего, конечно, "Герой нашего времени". По отличному рассказу "Человек свиты" поставлен фильм. Хороший. | |
| Helmi | 30.09.2013 00:27 |
| ага. спс. развесистая клюква распрекрасна свои цветом. Узникам рубилища можу морс сварганить)). Хотя, тут дровишки актуальнее. Не для костра публичного сожжения, -буржуйку растопить. заглядываю сюда иногда, вдруг кто художественно ругаецца на тему литературы. | |
| Мах | 29.09.2013 10:53 |
| Не слышал, надо посмотреть. Кстати, поздравляю с заслуженным повешением в красный уголок ) | |
| хе | 28.09.2013 22:32 |
| А я сейчас нашла временное утешение от реалий у Юрия Коваля. Редко могу восхититься прозой, у него удивительно точный и славный язык. Утешает. Очень. | |
| Мах | 28.09.2013 22:14 |
| Привет, Хе ) Мне понравился рассказ Антилидер. После прочел три новые вещицы, но показались тягомотнее и слабее. | |
| хе | 26.09.2013 13:45 |
| Макс, привет. Маканина читала в девяностых. Один и одна. Новые произведения не прочитаны. Теперь хочется вернуться. Тогда он среди многих книг запомнился.Чем? Не объясню)) | |
| Max | 23.09.2013 14:06 |
| Почитал Маканина, кто-то мне тут на решке советовал. Жестко, без соплей, абсурдно, маленько притянуто, местами похоже на Шукшина. Небольшие стилистические огрехи настолько в кассу, что думаю, не специально ли. Короче, можно читать. | |
| ) | 17.09.2013 18:10 |
| чтоб место в кулуарах не занимать (не моё, в сети нашла) Приди в мои объятия! Эту фразу нам следует повторять почаще. Ведь прикосновения, поглаживания, объятия обладают огромной жизненной силой, и это не эротическая фантазия, а научно доказанный факт. Объятие первое – лечебное Недавно Директор Института тактильных исследований при Майамском университете Тиффани Филд сделал поразившее американскую публику заявление осязательный контакт между людьми не только приятен, но и полезен. Во-первых, после объятий и у мужчин, и у женщин, участвовавших в экспериментах, наблюдалось увеличение окситоцина - гормона, который снимает депрессию, а также снижает кровяное давление, то есть уменьшает риск сердечных заболеваний. Во-вторых, прикосновения эффективно повышали уровень гемоглобина в организме. А поскольку гемоглобин - это пигмент крови, переносящий кислород от органов дыхания к тканям, то повышение его уровня укрепляет весь организм, усиливает иммунитет и ускоряет выздоровление от болезней. Дошло до того, что американские врачи, вооружившись новыми знаниями об «обнималках», стали выписывать пациентам вот такие рецепты «Настоятельно рекомендую четыре-пять объятий в день». Объятие второе – вдохновляющее Творческие люди полагаются на собственную интуицию и давно используют объятия, не дожидаясь докторов Альберт Эйнштейн, когда в работе наступал ступор и ни одна гениальная идея не приходила в голову, звал жену и просил обнять его. Прикосновение любимой женщины дарило ему новый заряд энергии. Не иначе как теория относительности так и была открыта. Пикассо, хоть был художником, а не ученым, поставил тактильные контакты на научно-методическую основу. Если Муза задерживалась в пути слишком долго, прославленный испанец отправлялся на массаж спины. Пара-тройка сеансов, и глядишь, новый шедевр к выходным готов. Автор знаменитых детективных историй Жорж Сименон, когда рука не тянулась к перу, а перо к бумаге, посещал маникюрный салон. По собственному признанию писателя, его совершенно не волновала краса ногтей. Настоящей целью было получить порцию ласковых прикосновений тоненьких пальчиков молоденьких маникюрш. Объятие третье – виртуальное В наш век, когда люди все больше общаются с компьютером, а не друг с другом, проблема тактильного контакта встала с особой остротой. Сингапурский ученый Джеймс Те напряг умы своих коллег и разработал диво дивное - костюм «для объятий на расстоянии». Пока виртуальные объятия происходят так на человека, участвующего в эксперименте, надевается жилет со встроенными сенсорными датчиками. В этом наряде его снимают видеокамерой, а изображение через Интернет передают на специальный терминал, по которому за ним наблюдают исследователи. И не просто наблюдают за двигающейся картинкой, конечно, но и дотрагиваются до нее. Прикосновения преобразовываются в сигналы, отправляются к объекту эксперимента и воспроизводятся в виде колебаний жилета. Ощущения у человека те же, что и при реальных объятиях. Правда, пока они носят односторонний характер. «Объект» исследования на данной стадии разработки не может в ответ «прижать» к волшебному жилету своих приставучих исследователей. Но те во главе с сингапурским ученым не отчаиваются. Они убеждены, что их изобретение будет иметь огромный спрос на рынке. Родители, уехавшие в командировку, наконец-то смогут «обнять» на расстоянии своих малышей на ночь. А разлученные волею судьбы влюбленные - хоть иногда «прикоснуться» к предмету своей страсти. Другое дело, что, попробовав «хоть иногда», рискуешь начать реально жить в виртуальном мире. Начнешь с «обнималок», а там, глядишь, ученая мысль и дальше пойдет (с) | |
| (голос за кадром) | 29.08.2013 12:09 |
| Да, ты уж не забывай ) | |
| Max | 29.08.2013 11:49 |
| А, неавторизированные, вона сема дело. Забыл, я же забыл хто я тут есть, а ладно, проехали. | |
| (голос за кадром) | 29.08.2013 09:35 |
| &;везде можно, а тут незя&; Макс, а перечислити, плиз, ресурсы из лит. категории, где можно давадь неафтаризованные сцылки Любопытно. | |
| (голос за кадром) | 29.08.2013 09:33 |
| 50 процентоф успеха - не забыть проанонсироватца и попиаритца, ага ) | |
| Max | 29.08.2013 02:49 |
| Привет, братва. Странно, везде можно, а тут незя (( лана дам ссылку на фейсбуке. А сам текст появится сегодня на Графах и Прозе.ру. Заходите, если кому интересно. А если напишите чего, то совсем будет спасибище. Текст с чертовщиной, сомневаюсь малость в нем. | |
| Кот | 28.08.2013 09:17 |
| А не получится дать ссылки, Макс. Здесь защита от рекламных ссылок. Так что тебе придется или спамить всех по почте, или выкладывать здесь. | |
| marko | 28.08.2013 00:43 |
| Да - и хто будет хранить у себя самиздатские ксерокопии немедленно проследуит на принудительные сельхозработы в Обокан. Через Норенскую. Да, Макс, вываливай сюда всё, что не приняли в "Сиднейском комсомольце". | |
| тим | 27.08.2013 12:26 |
| Макс, публикуй весь рассказ тут. К чему эти ссылки? Уж лучше рассказы здесь читать, чем. . . Это ж что получается? Настоящая диссидентская литература получается!) | |
| Страницы: << 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 >> |
