Печаль до дна, до вырожденья звука,
до сипа воздуха на выстуженном дне…
Печаль – как весть, как явь того недуга,
что туже знанья и любви больней…
Род безрассудства с полным омертвленьем
мембраны выдоха и страха высоты…
род пониманья снов и всеохватной лени…
Печаль до ясности, когда в аккорд взяты
и долгий мост, и степь в хвостах метели,
и стужа привокзальных городков…
Печаль – как то, о чём и знать не смели
в щели гудящей между двух веков…
Печаль – как жизнь, как ясность жизни тех, кто
подъездом выстуженным вышел в новый век
на тот же снег рентгеновского спектра,
на самый новый, но – всё тот же снег.
Вот – те, прошедшие. Им умирать и быть им
за тою мерой холода, за той
чертой необъяснённости событий,
что им привычней было красотой
именовать и ставить в запись мету,
в итоги века мету частных дней…
Вот - эти души смертные, и нету
В наставший век их горестей новей!
Вот – их печаль. Иного не извлечь им.
Вот – их уменье: только в жизни с ней,
со смертною, изведанной, извечной,
что дольше ночи, жизни бессердечней
и века прошлого бесстрашней и ясней!
