Как мне все надоело! Опять будильник. Надо вставать, сейчас нудные каждодневные дела поглотят меня полностью без остатка. Ну почему я не принц, пусть даже самой маленькой страны, которую только через лупу можно разглядеть на карте? Вот бы я «оторвался»: завтрак в Мадриде с корридой на десерт, обед в Японии с обязательной сменой 100 блюд в крошечных мисочках на один глоток (чтобы попробовать все то, что описывают в глянцевых журналах) под аккомпанемент японской лютни в руках прелестной молодой гейши, глядящей на меня бархатными раскосыми глазами. А ужин, конечно, в Парижском знаменитом ресторане «У Максима». На мне смокинг, белая рубашка накрахмалена так, что манжеты скрипят, а воротник врезается в подбородок, когда я расслабляю шею и опускаю плечи (так вот почему у аристократов на парадных портретах всегда так гордо вскинут подбородок). Наконец попробую Гусиную печенку под винным соусом. Шампанское закажу «Вдова Клико» (я «западаю» на красивые и загадочные названия). Я всегда подозревал, что Советское шампанское это вовсе не шампанское, а вино с добавлением углекислого газа – газировка, так сказать. Надо удостовериться, как говорит мой шеф. Зачем я о нем вспомнил? Картинка вечернего сверкающего Парижа стала меркнуть.
За приятными мыслями я не заметил, как умылся, позавтракал и даже вымыл чашку после чая. В противном случае мама будет вечером ворчать, что я лишен…. Все, чего я лишен перечислить нельзя, тем более каждый раз список пополняется. Не опережай событий, дружище, свою порцию ты получишь сполна, даже если будешь послушным мальчиком 33лет (ха-ха 2 раза!). Интересно, в голове мамы я почему-то застрял в шестилетнем возрасте. Как бы мне снять с ее милых близоруких, однако все видящих глаз эти очечки, которые превращают меня: сутулого, худющего мужчину с вечными мешками под глазами в нежного бело-розового зефира с ямочками на пухлых щечках?
Может быть, я тоже буду так относиться к сыну Вовке, когда совсем состарюсь? Навряд ли. Он и сейчас в свои восемь лет кажется мне умнее и добрее меня. А главное, он снисходителен к моим постоянным невыполнениям отцовских обязанностей. Одни звонки чего стоят за час до встречи в кафе, чтобы я не забыл прийти. И разговоры о даче, как хорошо бы по-ставить нагреватель в кухне, чтобы мама Ира могла мыть посуду горячей водой. Я пошел с ним в магазин, чтобы прицениться, и был поражен толковыми вопросами, которые Вовчик задавал продавцу: о пропускной способности, о гарантийном сроке и т.д. Да, сын у меня, что надо. Слава Богу, не в меня, да и не в маму тоже. Видимо семь первых лет жизни с такими чудиками закалили парня. Как вспомню, так вздрогну - настоящий экстрим. Особенно та последняя ссора, когда мы с Иркой ругались уже больше часа, набирая обороты и стервенея от обиды, не замечая плачущего Вовку. Как вдруг в кухне раздался звон бьющегося стекла. Мы бросились туда, осколки разбитого баллона на полу. Сын стоит у печки с открытыми конфорками и пытается зажечь спичку. Руки у него трясутся, поэтому спички ломаются одна за другой, а он упрямо повторяет, дрожа всем телом, превозмогая спазм в горле:
- Сейчас, сейчас…
В тот же вечер жена с Вовкой уехала к своей маме, а я к своей. Квартиру мы сдали добрым людям, чтобы я мог отдавать деньги на сына, так как в тот период не работал.
Какие мы были уроды, вымещали друг на друге свои неудачи и промахи. Теперь Ира успокоилась, при встрече со мной вежлива и предупредительна, как с больным неизлечимой болезнью (тот же жалостливый свет в глазах, как со своими пациентами в клинике). Она как-то сказала:
- Я благодарна тебе, теперь в душу посторонних не пускаю, мне так легче.
Что-то я все о грустном, а ведь почти подошел к своему офису. Вот уже больше года я работаю менеджером по продаже строительной техники (кому нужен дипломированный искусствовед, специализирующийся на дворянском быте 18 века? НИ-КО-МУ!). Пыжусь, когда рассказываю приятелям о крупных сделках, которые провел; о суммах, которые получаю в обход бухгалтерии. Только маме я говорю то, что думаю:
- Работаю птицей-говоруном.
Волка ноги кормят, а меня хорошо поставленный мягкий глубокий баритон, которым я умею управлять и быть убедительным с невидимым мне клиентом на другом конце провода. Спасибо занятиям в детском хоре при музыкальной школе, где меня научили владеть голосом и читать ноты. Петь люблю до сих пор, но теперь занимаюсь вокалом исключительно в ванной, стоя под душем.
Сейчас войду, дежурные шуточки на счет моей бейсболки (надоело), чашка халявного кофе и за дело. Целый день в обнимку с телефоном, уставившись в Интернет и листая справочники в поисках клиентов. Радости от такой работы мало. Я полностью осознаю, что занимаюсь неинтересным постылым делом ради куска хлеба, от этого становится еще горше. Наверное, я давно бы спился, но организм умнее меня, он просто не принимает алкоголь в больших количествах; поэтому приятели-собутыльники давно исключили меня из своих сплоченных рядов. Кому понравится, когда любимый напиток вместо того, чтобы разлиться по всем жилочкам и поднять настроение, исчезает в раковине или унитазе (это куда успею добежать). Я лишен этого исконно русского лекарства от всех бед. Справляться с ситуациями, которые не в силах изменить, помогает мне ОНА. Но все по порядку. Как это началось? Надо вспомнить…
Да-да, точно! Ранняя весна прошлого года. Первый рабочий день в офисе подходил к концу. Я все чаще поглядываю на часы, понимая, что не выдержу здесь больше ни дня. Театр четырех плохоньких актеров, включая и меня. Подаем реплики вяло, тело налито тяжестью, голова начинает нестерпимо болеть. Когда подкатывает «темная волна» и захлестывает сознание, хочется тупо бить все, что подвернется под руку. Я закрыл глаза, чтобы не видеть сослуживцев и тут появилась ОНА. Лицо освещено неярким светом, как от свечи, но свет падает ровно без вспышек и бликов. Глаза смотрят на тебя прямо, но это не раздражает, как в обычной жизни. Странным было то, что я услышал ЕЁ голос, но при этом лицо не изменилось, оставалось спокойным, рот не двигался. Мимика не искажала черты. Она сказала:
- Успокойся, просто подыши глубоко через нос и выпей воды мелкими глотками в такт с дыханием.
Я поднялся с места и пошел, как сомнамбула, к холодильнику за водой. Сделав все, что мне сказали, я не успокоился, а по настоящему испугался:
- Допрыгался неврастеник, «глючит» натурально.
Юмор, как всегда, выручил:
- Жаль, что виртуальная тетка не молода, лучше бы привиделась юная блондинка.
Женщина вдруг легко засмеялась, не размыкая губ, я к этому еще не привык и поэтому смотрел с опаской, но все более доверяя ЕЙ. ОНА сказала:
- У тебя будет возможность увидеть меня молодой, но этот возраст я выбрала сознательно, мне так комфортно и спокойно. А я очень ценю и то и другое.
Весь год ОНА появлялась в нужный момент сразу после «темной волны». Видимо это тяжкое душевное состояние и было сигналом к ЕЁ появлению. Я благодарен ЕЙ за понимание и помощь. По ЕЁ совету я прочел несколько художественных, философских и медицинских книг. Она обрадовалась, когда я сам взял у мамы Библию и стал читать. Это было не просто, так как я уже понимал после ЕЁ советов, что читать надо не адаптированный текст, как мне удобно и понятно, а доверять старославянской письменности первоисточника (без посредника-переводчика, который невольно искажает его, пропуская смысл через свое сознание, придает ему дополнительные, не присущие ему черты и значение). Читал я медленно, по нескольку строк в день, у меня уже появились свои любимые места. Я полюбил евангелиста Луку за его трепетное отношение к людям и всему, что происходит с ними; за его дар рассказчика, когда описания входят в твое сознание зримо, ярко и остаются там легко запоминающимся текстом и живыми образами.
Когда я, спустя несколько месяцев описал ЕЁ маме, та в удивлении полезла на антресоли и достала с детства знакомую красивую коробку из-под конфет «Белочка», в которой хранились старые документы, фотографии, поздравительные открытки и письма. Повздыхав и перебрав фотографии, она протянула мне снимок. На меня глядела ОНА, но только молодая с белозубой кокетливой улыбкой. Лицо в тени шляпки по довоенной моде окружено темными кудряшками, серые глаза лукавы, на щеке не-большое родимое пятно в виде запятой (вот по нему-то мама и поняла, кого я описал). На обороте фотографии красивым мелким почерком было написано «Крым, 1939 год. Евпатория. Анечка Дьяченко». Это младшая сестра моей бабушки, она умерла в середине девяностых теперь уже прошлого века. Только одно воспоминание было у меня связано с ней: ее смерть. Она прилегла отдохнуть днем и не проснулась, ушла в иной мир во сне легко, как и жила. Ласково гладя ЕЁ снимок, мама стала рассказывать, что после войны Нюся, так звали ее в семье, не дождавшись мужа с фронта, окончила Педагогический институт и по распределению уехала в провинциальный городок Нижний Волочай учить детей русскому языку и литературе. Там она и прожила всю жизнь, так никогда не вернувшись в Москву; только переписка позволяла узнавать о событиях в семье: когда кто женился, родился или умер. Переписка продолжалась до смерти моей бабушки, к которой Нюся была очень привязана, так как обе сестры рано лишились матери. Я внимательно смотрел на теперь четко очерченное лицо на фотографии, за этот год ОНА стала мне настоящим другом. Я никому не мог рассказать об общении с призраком; о голосе, который звучит во мне, говоря о неизвестных мне или еще не случившихся событиях. Зачем ко всем моим комплексам и недостаткам еще репутация психа и телепата или, как модно сейчас говорить, «контактера»?
Маме я тоже не сразу решился рассказать о Ней. Только после нескольких случаев, когда я, по ее мнению, с поразительной точностью, «угадал» события, а в последний раз просто не пустил ее в магазин, закрыв на ключ в комнате, а через несколько минут в супермаркете начался сильнейший пожар, который мы наблюдали из окна. Мама была напугана не столько пожаром, сколько моим «знанием» и решительностью действий, мне не свойственной. Пришлось рассказать все «как на духу» и описать ЕЁ. Вот так мы с мамой поняли, кто помогал мне все последнее время учиться жить и выживать.
После рассказа мамы об Анне Михайловне (далее я буду звать ее А.М.) я захотел сделать для нее что-нибудь хорошее, отблагодарить ее. Вместе с мамой мы сходили в ближайшую церковь Адриана и Натальи, что на Ярославском шоссе (от нашего дома на Палехской улице всего несколько минут хода). Заказали панихиду об упокоенной Анне и постояли на вечерней службе. Когда вышли из храма на улицу я ощутил легкость во всем теле, я давно уже не дышал так спокойно и глубоко. Вспомнилось старинное выражение: «Камень с души упал». Это обо мне, в яблочко. Мы тихо шли к дому и мама робко попросила:
- Петр, может быть, съездим в Нижний Волочай всего на один денек? Могилку Нюси приведем в порядок.
Я почему-то сразу согласился, хотя на выходные собрался с друзьями на шашлыки, как теперь модно говорить – на пленэр (аристократы хреновы, бомонд новоиспеченный).
Утро в субботу было ярким и холодным. Мокрый и весело блестящий на солнце поезд тихо подошел к платформе; проводница бесшумно спрыгнула с лестницы и молча проверила наши билеты, соседка в купе почему-то шепотом сказала, что ее зовут Галиной и тут же, повернувшись на другой бок, вновь заснула. Мы сидели молча, смотря в окно на проносящиеся пригороды, деревни и уже зеленеющие поля. В душе тоже была ТИШИНА. У меня возникло ощущение нереальности происходящего. Особенно после того, как бесшумно открылась дверь и вошел мордатый кот. Он вспрыгнул на скамью, улегся и стал гипнотизировать меня желтыми янтарными глазами. После того, как я отвел глаза, он понял, что я слабак и не буду оспаривать, что он здесь главный. Он положил маме голову на колени, смежил глаза и тихо-тихо заурчал, словно включился крошечный моторчик. Прошло несказанно много времени, что тоже было удивительно, прежде чем моя обычно говорливая мамочка произнесла:
- Сын, ты на себя не похож. У тебя даже лицо помолодело и синяков нет под глазами. Давай поживем там несколько дней, тебе чистый воздух пойдет на пользу.
Я только буркнул в ответ:
- Посмотрим по обстоятельствам.
Нижний Волопай оказался на редкость живописным и чистеньким городком. Мне очень нравится, когда у города, как у человека, есть свое лицо. Что сразу поразило: много зелени и уже распустившихся ранних тюльпанов, ирисов, нарциссов и других весенних цветов; как будто хозяева соревновались у кого палисадник нарядней и красивей. Деревья были уже побелены, крылечки и заборы выкрашены в голубые и зеленые цвета. Ощущение праздника витало в воздухе. Когда я об этом сказал, то вызвавшаяся нас проводить попутчица Галина пояснила, что завтра Пасха. Мы шли на кладбище к А.М. Удивительно, что оно оказалось почти в центре города, видимо город сильно разросся за последние годы. Рядом со сторожкой на уже припекающем солнце сидел старик и с наслаждением курил. Он мне очень напомнил кота, с которым мы только что расстались. Не смотря на свою независимость, после получения большого куска колбасы, Смелый, так звали кота, позволил мне фамильярно почесать у себя за ушком, но пощекотать его по животу мне уже не удалось. Он выпустил когти и продемонстрировал их длину. После чего я убрал руки и сидел уже смирно. Кот явно умел радоваться жизни.
В старике это сразу бросалось в глаза. Ему было интересно наблюдать, как дерутся воробьи из-за крошек, которые он бросал им. Его также заинтересовала наша компания, идущая по аллейке. Когда я попросил старика помочь нам в поисках могилы А.М., то он тут же охотно принес амбарную книгу и стал азартно листать пожелтевшие страницы. Поиски увенчались успехом, о чем он с ликованием нам сообщил, при этом намекнул что хорошо бы «вспрыснуть это дело». Я дал ему на водку, радуясь за деда, который уже предвкушал как он опрокинет несколько рюмок водочки, закусывая холодцом, солененьким огурчиком и хрустящей ароматной краюхой Бородинского хлеба. Да, дед любил жизнь и она отвечала ему тем же. Он умел забывать плохое и думать о приятных сюрпризах и подарках, которые сыпались на него, как из рога изобилия. Вот, к примеру, сегодня утром он не смог сам встать с кровати, внук привычно подставил плечо. Левая нога совсем не слушалась, но ведь правая была как новенькая! Вот на нее, родимую, дед и наваливался всем телом, а также на Генку-бедолагу. После двух почетных кругов по кухне, где он успел заглянуть в ведро с бражкой, продегустировать ее и крякнуть от удовольствия, а также сунуть нос в кастрюлю с кипящим борщом. Генка терпеливо водил деда, он знал, что тому на пользу вид и запах снеди. Вот сейчас дед, как всегда, встанет посреди кухни, привычно отодвинет внука крепкой еще рукой и скажет:
- Генка, а ты голубей покормил, Ирод рода человеческого? Тебе бы все прохлаждаться, а голуби - твари бессловесные, они пожаловаться не могут. Одна нога здесь – другая там!
И засмеется, колыхаясь уже неустойчивым старческим телом.
Когда мы подошли к могилке, оказалось, что она прибрана: крест покрашен серебрянкой, уже проклюнулись тюльпаны, а в баночке стоят еще не увядшие нарциссы. Хотя «темной волны» не было и в помине, я почувствовал ЕЁ присутствие, теплым облаком ОНА обняла и согрела меня. Голос сказал:
- Улица Воропаевой, 7. Мариша.
Я спросил у старика, есть ли такая улица в городе. Он утвердительно качнул головой и поинтересовался:
- Кто вам нужен?
Я ответил:
- Хозяйка дома №7 Мариша.
Старик удивленно вскинул брови.
- Вы имеете в виду директора гимназии Марину Георгиевну?
Я только кивнул, поняв, что попал впросак. Старик подпер палкой дверь сторожки и поковылял к выходу с кладбища. Довел он нас до самого дома Мариши, но уходить не собирался, предвкушая нашу встречу. Ведь он то, в отличие от меня, знал Марину Георгиевну и даже слегка побаивался ее, а я был не осмотрителен, называя незнакомого мне человека фамильярно уменьшительным именем.
Дом №7 оказался двухэтажным особнячком старинной дореволюционной постройки с лепниной и двумя бочкообразными колоннами по бокам тяжелой двустворчатой двери. Не смотря на возраст, дом был моложав и по-купечески лих. За ним тщательно и бережно ухаживали, как и за нашим новым знакомым, удобно усевшемся на ступеньку резного крыльца, как будто занявшего свое место в партере. Звонок был под стать дому. Его надо было не нажимать, а поворачивать за медную ручку в виде ананаса. Раздался звон колокольчика, и дверь отворилась. На пороге стояла женщина гренадерского роста, верхнюю губу украшали темные усики, на ней был синий пиджак с красивыми металлическими пуговицами и башмаки 40 размера. Я ничуть не удивился, когда она заговорила зычным низким голосом. Странно было бы услышать другое из этого крупного рта. Надо сказать, что детвора обожала эту женщину за спокойный нрав и ангельское терпение. Этот веселый, озорной народец не обманешь, он доброго человека нутром чует.
Когда я спросил у женщины, не знала ли она Анну Михайловну, та подтвердила, что А.М. была ее любимой учительницей и что это она ухаживает за ее могилкой. Чтобы как-то объяснить свой интерес к А.М. я сказал, что собираю данные о родственниках в послевоенный период для написания Летописи нашей семьи старинного дворянского рода Бердыщевых. Мариша провела нас наверх по скрипучей деревянной лестнице и предложила отдохнуть в светелке с чудесным запахом. Когда мы осмотрелись, то поняли, что запах источают пучки трав, висящие на стенах: полынь, душица, мята и чабрец. Мама прилегла на старый кожаный диван, который тут же отозвался скрипом потревоженных пружин, но быстро затих, чтобы не нарушать привычного покоя. А я стал бродить вдоль стены, на которой висели картины, написанные маслом, и акварели. Сразу было видно, что это работы непрофессиональные, но они зацепили меня настроением и любовью, с которой были выполнены. Это был большой портрет А.М., пейзажи окрестностей Волопая и необыкновенно выразительные иллюстрации к сказкам Андерсена, заставляющие улыбнуться и погрустить одновременно. Было тихо, только снизу доносились тяжелые шаги хозяйки, но и они вскоре затихли. Спустя короткое время дом стал наполняться голосами и запахом пирога.
Гостей пригласили вниз, где в столовой уже был накрыт чайный стол, сервированный старинным фарфором и вазочками с всевозможными вареньями и медом, в центре стояло блюдо, на котором румянился пирог с капустой. В комнату вкатилась маленькая круглая женщина с заварочным чайником на подносе и, улыбнувшись нам, скороговоркой стала рассказывать о новостях в городе, которые узнала по пути сюда. Мариша засмеялась и остановила ее притворно строгим голосом, велев помолчать хоть минуту. Новая наша знакомая оказалась учительницей музыки Надеждой Ивановной, в прочем все друзья и знакомые звали ее Дежкой, что вовсе ее не обижало, потому что так звала ее с детства любимая учительница Анна Михайловна, взявшая ее, осиротевшую в 12 лет, на воспитание. Не успели мы представиться, как в комнату армейским шагом вошел молоденький милиционер и тут же стал за что-то благодарить обеих женщин, целовать их и тормошить, а они притворно стали отбиваться от него, крича при этом:
- Никакого почтения к нашим годам, вахлак ты этакий, а еще представитель власти. Вот ужо пожалуемся на тебя начальству.
На что милиционер, продолжая их обнимать, уворачивался от шлепков, и распевно приговаривал:
- Я теперь сам начальничек «кружка-чайничек», со вчерашнего дня участковым назначен. Ура!!!
Когда все сели за стол и уже была выпита не одна чашка чаю и съеден не один кусок пирога, завязалась теплая беседа. Выяснилось, что все трое: и Мариша, и Дёжка, и Васенька, так звали милиционера, в разное время были воспитанниками Анны Михайловны, которая первым двум успела дать образование, а восьмилетнего Васю после её смерти пришлось отдать в интернат. После окончания которого его устроили в архив УВД «писарчуком», где он и работал до последнего времени. Теперь же освободилось место участкового и его перевели на эту должность, чему он был несказанно рад, так как прибавка к зарплате была весьма ощутима. Мариша со вздохом посетовала, что не выполнила последнюю просьбу А.М. и не выучила младшенького на художника.
Я только сейчас понял, что те рисунки, что так поразили мое воображение тонкостью чувств и сочностью колорита – работы Васеньки. Я воспользовался нашим соседством за столом и внимательно рассматривал его руки. Это были руки Художника - большие кисти с тонкими и чуткими пальцами. Они не лежали ни минуты на месте: порхали, пели яркими выразительными жестами, любовно касались красивой фарфоровой чашки.
Очарованный, я тихо сидел, наслаждаясь семейным уютом и теплом этого старого дома. Внезапно повернув голову, я увидел А.М. в старом кожаном кресле у окна. Она ласкала взглядом своих теперь уже выросших детей. Она перевела глаза на меня и я услышал голос:
- Петр, помоги Малышу. Он не пробьется один, ему нужна поддержка и знания.
Я молча кивнул. Теперь я точно знал, что вернусь в Москву с лучшими работами Художника, буду устраивать рисунки на вернисажи и выставки уже известных мастеров, в галереи, покажу нескольким матерым коллекционерам и добьюсь его признания, прежде всего среди профессионалов.
Застольную беседу прервал колокольный звон. Оказывается, мы не заметили, как погасла заря, а прозрачные сиреневые сумерки сменились синим бархатом весенней ночи. Дёжка всплеснула руками и затормошила всю компанию:
- Быстрей, быстрей. Как бы нам к началу службы не опоздать.
Оказывается, она была регентом церковного хора, а Мариша и Васенька в нем пели. Нас с мамой пригласили на праздничную Пасхальную службу и мы отправились в храм. Я поднялся с певцами на клирос, тут же Дёжка, спросив умею ли я читать по нотам, снабдила меня листами со старинными песнопениями, чтобы я бегло ознакомился с текстом и тут же началась распевка. Я с радостью понял, что голос слушается меня, а главное Дежкиных дирижерских пасов и я не нарушаю стройности звучания хора. Эта ночь, проведенная в храме среди незнакомых мне людей, объединенных верою и в едином ликующем порыве после возгласов священника:
- Христос воскресе!
выдыхающих:
- Воистину воскресе!!!
запомнится мне навсегда. Я испытывал давно забытую радость хорового пения, когда сливаются голоса и наступает ГАРМОНИЯ, когда ты не слышишь свой голос, а любуешься полифонией и только думаешь: «Хоть бы это счастье никогда не кончалось».
Вечером следующего дня мы уезжали. Отбор Васенькиных рисунков занял много часов, я был поражен не только талантом, но и техническими приемами непрофессионального мастера. О чем с восторгом ему сказал. На что он залился нежным румянцем и в смущении ответил:
- Голь на выдумку хитра. Так нас Анна Михайловна учила.
На перроне наша группа провожающих-отъезжающих вызывала улыбки вокзальной публики не только живописностью фигур: гренадер Мариша, колобок Дёжка, куколка в седых кудряшках мамуля и две длинные худые жерди мужского пола: одна постарше, другая помладше – это мы с Васенькой; но и поистине итальянским темпераментом в жестикуляции и быстроте речи. Наконец поезд тронулся, драгоценные коробки с рисунками были спрятаны под сиденьем и мы с мамой с наслаждением глазели в окно.
Поезд мерно постукивал на стыках, выводя «Домой скорей, домой скорей …». Мама внимательно посмотрела на меня и спросила в лоб:
- Сын, ты сам позвонишь Ирочке или тебе нужен посредник? Я могу…
- Сам, только с духом соберусь.
- Тогда не буду мешать.
и тут же решительно вышла из купе. Я достал сотовый, нажал кнопку вызова, услышал Иркин голос и понял, что уже давно прощен и любимая женщина не только самая красивая и умная на свете, но еще и самая великодушная. Мы проговорили полчаса и договорились о свидании на следующий день втроем с Вовчиком на «нашем» месте в Шоколаднице. Когда моя деликатная мама вошла в купе, то я молча ткнулся ей в щеку.
- Вот и хорошо. Когда Васенька поступит в Суриковское училище, будет жить в твоей комнате, нечего ему в общежитии казенные щи хлебать да и мне веселей будет. Последняя точка была поставлена. Уже засыпая, я привычно поблагодарил А.М. за помощь и участие в моей судьбе.
Поезд продолжал петь свою нескончаемую песню на новый лад: «Дома ждут, дома ждут…».
Опубликовано:
13.11.2010 00:56
Создано:
2010
Просмотров:
6118
Рейтинг:
0
Комментариев:
2
Добавили в Избранное:
0
Ваши комментарии
Чтобы оставить комментарий необходимо авторизоваться
Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!
Это будет моя первая резензия от профи. До этого читали только друзья, но от них разве узнаешь "правду-матку"? Всё сю-сю-кают. Если найдете время до Рождества, то буду признательна. Удачи, Людмила.
