Что такое поэзия? Этого я не знаю. Но если бы я и знал… то не сумел бы выразить своего знания или, наконец, даже подобрав и сложив подходящие слова, все равно никем бы не был понят
Авторучка
«Нет, - скорбно подумал Кривошеев, - никуда не годится, если человек никогда не познал горечь утраты. Жалок он и спесив в придачу. Вот когда он потерял нечто очень ему дорогое, то тогда он либо юродивый, или страстотерпец. Что так, что эдак потерянная для созидания личность. Бессмысленно говорить о нем. Ну, его! Те же, кто только и делают, что теряют все что находят, вообще доброго слова не стоят. Как на подбор это деляги, мерзавцы и графоманы. А уж которым что потеря, что находка всё едино, так эти сплошь прожженные проходимцы и конченные фуфлометы».
Снова взглянув на половинки сломанной ненароком авторучки, Кривошеев не удержался от вздоха: «А ведь сколько мог еще ею запечатлеть отменных мыслей, - и, бросив в урну верно служившее долгое время ему стило, рассудительно заключил. – Да и о людях наверняка тогда по-другому бы думать стал».
Коробушка
Как-то, скитаясь по интернету в поисках чего-нибудь диковинного, Кривошеев по неведомой причине взял и кликнул широко известный в прошлом хит «Коробейники». И настолько захватила его неожиданно эта песня, что, прослушав ее от начала до конца, испытал он сильное волнение чувств. Что-то такое эдакое ощутил, чему и определения дать затруднительно. Потянуло его вдруг, видите ли, отчудить нечто такое, чтобы собственной безбашенностью мир удивить, но потихонечку-полегонечку стал Кривошеев рассуждать аналитически, и ведь сразу мысли иной ход приняли.
В песне-то все красивей некуда выходит, а вдумайся хорошенько, чтобы вникнуть в самую ее суть, и вырисовывается довольно-таки неприглядная картинка.
Мелочный торговец вразноску, эдакое перекати-поле – сегодня здесь, завтра там, словом, закоренелый бродяга, объявляет себя удалым молодцом. И вот этот, прямо скажем, проходимец уговаривает некую простушку Катю совершить нехитрый обмен его незамысловатой мануфактуры на известные уступки с ее стороны. Так ведь и добивается своего пройдоха, да и селяночка с алыми губками, честно говоря, сама вроде как не прочь продать себя за кусок ситца или парчи – тут уж как сторгуются.
Словом, в конце концов, всё сводится к тому, что под покровом ночи и вдали от нескромных людских глаз происходит-таки бартер энного товара на кое-какие интим-услуги.
Скажите теперь, на милость, на каком основании довольно-таки сомнительную, с какой стороны ни взгляни на нее, историю кому-то взбрело в голову сделать соблазнительной песней, да к тому же, объявить ее народной.
«Да-с, - заключил Кривошеев, - воистину неожиданные итоги подстерегают нас, стоит лишь вдумчиво отнестись к некоторым, с позволенья сказать, твореньям».
Однажды ночью
Глубокой ночью, исключительно скуки ради, Кривошеев возьми и чиркни: «Не избежать никому зловещих ударов судьбы».
В аккурат в тот же миг где-то близко взревело так, что в смятении чувств Кривошеев кинулся к окну и увидел, как по распростертому в ночной безлюдности проспекту черным вихрем пронесся мотоциклист.
«Это знамение, - сверкнуло молнией в голове Кривошеева. – И, пожалуй, что не к добру».
На короткое время впал он в раздумья. Потом стремительно вернулся к столу, решительно перечеркнул написанное прежде и бестрепетной рукой начертал: «Благодати нет пределов», - и утерянная было гармония опять воцарила в его душе.
Он и они
В разгар рабочего дня нахлынули вдруг на Кривошеева духовные раздумья. Чтобы не утратить их в одночасье, распахнул не мешкая он привычной рукой блокнот и ушел с головой в поиски слов, адекватных мыслям.
В это время его коллеги с огоньком обсуждали покупку новой мойки инженерши Копыловой и, само собой, основательно докучали Кривошееву. Особенно досаждал голос старой калоши Петра Ильича. Тот был глуховат, отчего изъяснялся более чем громко, и каждое слово его поэтому, казалось, отдавалось в мозгу многократным эхом.
«Господи! - в конце концов, воскликнул про себя в отчаянии Кривошеев. – Это невыносимо!» Однако вскоре справился с обуявшим было его раздражением и, вернув самообладание, благоразумно решил, что не стоят сослуживцы того, чтобы на них почем зря расточать душевные силы – где он и где они.
