Перед Новым Годом жена отправилась за покупками и, чтоб эти самые покупки было кому нести, взяла меня с собой.
Вечерний город был, как обычно, весь в огнях, а теперь еще и елки кое-где стояли, подмигивая прохожим разноцветными лампочками-искорками. Неподалеку от торгового центра жена вдруг останавливается как вкопанная и говорит:
- Глянь-ка на это чудо.
Я поворачиваю голову и вижу у киоска с сигаретами стоит бомж не бомж, но одетый во все изрядно поношенное щупленький мужичок. Стоит ссутулившись, руки в карманы засунул и переминается с ноги на ногу - видно, что холодно ему, а рядом с ним в сугробчике, наметенным возле ствола акации, воткнута, как-то язык даже не поворачивается назвать это елкой, палка с метр длинной, из которой торчат две ветки. Одна из них вверх задрала свои иголки, а другая опустила их долу.
- Он что, хочет это продать? – удивилась жена. – Кто же такую купит? Он что, с головой не дружит?
- Флаг ему в руки, - пожал я плечами, - пусть постоит, померзнет зазря, если делать человеку нечего.
Полюбовались мы еще немного на эту, с позволенья сказать, елочку, и пошли по своим новогодним делам.
На другой день приехали мы с женой к ее брату встречать Новый Год вместе. И вот, захожу я в комнату, где брат жены елку установил и вижу, вон она, наша старая знакомая, где оказалась. Ее ведь ни с чем нельзя было спутать: ствол и две ветки – одна, что повыше вверх задрана, а та, что пониже, вниз устремилась, как бы стараясь сбросить свои иголки на пол.
Переглянулись мы с женой и рассмеялись, а потом наперебой стали рассказывать, что не первый раз видим это чудо-дерево.
В ответ брат жены только руками развел:
- Пошли елку искать, а их, хоть шаром покати. Этой-то были рады.
Так вот оказалось, что тот мужичок у табачного киоска хорошо знал, что он делал, и глупо было потешаться над ним. Словом, случай с елкой еще одно подтверждение, что ни я, ни жена ни черта в коммерции не смыслим. Так что, как ни крути, нам тот человек утер нос.
