Я с тобой буду дольше мига.
Я с тобой буду дольше века.
Сколько может храниться книга,
Состоящая из человека.
Я с тобой буду дольше знака
Прямо, стрелкой, летящей, перьев.
Я с тобой буду, как собака
Без хозяина, только с нюхом.
Буду я с тобой, словно тени
С этим домом, к нему пристали.
Я с тобой буду воскресеньем.
Чтоб во сне он вдруг настало.
Я с тобой буду белым, синим.
Но сирень. И немного утра.
Встанешь ты. И затянет дымом.
Хмуро было и будет хмуро.
У тебя, что ни дождь, то дома.
Отрываешься, кроя парты
Парной учебника хромосомой.
Расщипляя глазами атом
Буквы. Или заказы стелешь,
Как обои. И ищешь руку.
Но находишь её в постели,
Не проснувшись. И видишь звуки.
Я же где-то как точка, точка.
Словно пятнышко для тебя я.
Словно почка. Качают почки
Эти веники-баобабы.
Я иду под Москвой во двор свой.
Я в глухое направил небо
Пару глаз. Что ж привет. Здорово.
Молоко разводное с хлебом!
Это неба лоханка, здравствуй.
Я люблю твоих звуков ветер.
Я люблю всех на свете братство.
А не просто братство поэтов.
Братства жилы твоей с рукою
Этой ветки, подобье лука.
Я назвал бы тебя рекою.
И была бы спиной излука.
А потом бы преграды эти:
Дни мои голубые, ночи,
Совмещённые двери. Прочих
Всех событий не уследишь.
Всех соитий не перепробуешь.
Заколоченное окошко.
Ты мне кажешься синим зверем.
Но черна лишь твоя заколка.
Я в неё никогда не верю.
То ли цветик, а то ли шарик.
То ли просто лицо герберы.
Середина его – сплошная.
Этот вечный кружок гетеры,
Это в танце, забыл названье.
Так в других где-то ходят странах.
Это воздуха изваянье,
Что плотнее уже не станет
Этой мысли. Мои качанья
Порождают стремленье книзу
Этих строк. Я тебе не стану
Кем-то там. Стану просто стулом.
У него изогнётся спинка.
Стану этим окном, чьи скулы
Овощей не желают рынка.
Стану этой стеной, чьи двери
Заболтают тебя хлопками.
Стану ветки сосудом, нервом.
Куст помашет тебе руками.
Стану я одним сочиненьем,
Бодрых строк, что по койкам лягут
Твоих глаз. Стану я сопеньем.
Я во сне расскажу присягу
Той стране, где меня не станет.
Я прилягу под этой тучей.
Подоконник плитой, как бронза.
Одеяла клубятся кучей,
Раздуваются, их уносит.
Я локтём задеваю люстру,
А другим я ядра коснулся,
Сердцевины чертей подземки.
Ты заснула, а я проснулся.
Должен кто-то гнать эту ленту.
Должен лепту сжимать в подмышке.
До загробного континента
Плыть в кубышке.
Мы достигнем пространств заочных.
Но нам оставят
Восьмёрок гири, и эту почту,
Где я картаво
Пишу тебе, не имея мысль, но
И дара речи.
Но я рукою давлю несильно,
Без жара свечи,
На этот маленький локоточек,
Листочка локоть.
И запятая. И много точек.
Ещё немного.
Я буду дольше того, что было.
Того, что будет.
Не в смысле этих любил-любила.
По бреду судят
Поэтов, что убыстряют сроки,
Стирают грани.
И чисто небо, и ты далёко.
И мгла в стакане.
Налью воды я и разводного.
А ты другого.
Нет на земле ничего земного.
На небе: бога.
Ведь там, взаправду, локтём дыряво,
Звездой богато.
И бронзой в окна кипит Москва нам.
И льётся с ската.
Ещё немного побудь собою.
И побежали.
По переулкам, на голубое.
И по скрижали.
Где мы с тобою должны родиться,
Родное поле,
Всё повторится. И наши лица.
И боле, боле.
Я сам не знаю, чего достоин
Ловец дыханья,
Мгновенья пахарь, немого воин.
И до свиданья.
До скорой встречи, сказать могу я,
На континенте.
Вот-вот под эти слова подует.
А море: эти.
Я улечу, как иная птица,
Плывя портретов.
Тебе лишь тихая ночь приснится.
Почти без света.
Ты встанешь, шторы коснёшься влажной
С нашитой гроздью.
И звёзды будут сиять в стакане.
А в небе: гвозди.
Двора сума, как коробка зенок.
И все не зрячи.
Колени у батареи. Пена.
И плачет, плачет.
И листьев мясо отяжелело,
Свисает с веток.
А в небе часть головы, полтела.
И всё: поэта.
Он сочиняет твоей макушке.
Она ответит.
Обычный вечер в одной психушке.
И лето. Лето.
