- Я думал, что ночью гуляет только ветер и негры, как в Нью-Йорке, - пошутил Бакунин.
- Потому гуляю, чтобы привести закономерности душевной жизни к законам и циклам природы. Чем более упростишь свою жизнь, тем проще представятся всемирные законы, и одиночество не будет одиночеством, бедность перестанет быть бедностью, а слабость - слабостью. Часто в минуты полдневного отдыха до меня доносится извне смутный tintinnabulum. Это шумят мои современники. Но гусь остается гусем, какую бы подливку к нему ни подать. Мне нравится точно знать, где я нахожусь, - не шагать в торжественной процессии на видном месте, но идти, если можно, рядом со Строителем вселенной; не жить в беспокойном, нервном, суетливом и пошлом девятнадцатом веке, а спокойно размышлять, пока он идет мимо. Каждый человек - перешеек или фиорд, еще неисследованный им самим, – разговорившийся незнакомец явно был в хорошем настроении.
- А вы, кто?
- Я то? Русский!
- Я люблю русских.
- Американцы любят русских, как жиды из Польши, когда имеют возможность их поиметь.
Полуночный прохожий примолк. Под огнями газовых фонарей Бостона на бульваре Комменвелф его фигура выглядела еще более сгорбленной.
- Это черный юмор, - поспешил оправдаться Мишель.
- А вы сторонник рабства? Впрочем, о чем это я спрашиваю.
- Я не думаю, что ваша война началась из-за рабства негров, - Бакунин достал последнюю свою сигару «Коиба», протянул ее незнакомцу.
- Благодарю, я не курю, - отклонил предложение тот. - Меня не волнует вопрос о справедливости войны, только вопрос оправданности насилия.
- Любая война – насилие над личностью.
- Генри Дэвид Торо, - протянул руку Торо, и добавил, - обыватель.
- Торо? Не тот ли экстравагантный Торо, про которого мне рассказывал главный редактор «Нью-Йорк трибюн», Гораций Грили: «Это главный поэт Америки после Эмерсона, и более радикальный, чем анархист Уитмен Уолт».
- Слова могут быть и пустыми. Экстравагантность? Тут все зависит от размеров твоего загона. Я хочу говорить без всяких загородок, как человек, пробудившийся от сна, с другими такими же людьми, ибо я убежден, что неспособен преувеличить даже настолько, чтобы создать действительно новое выражение.
- Еще раз убеждаюсь, вы тот, кто написал «Уолден, или Жизнь в лесу», книгу которого дал мне в дорогу Грили.
- Что ж, представлю себя. Бакунин Мишель, неприкаянный странник.
- Вы поэт? Для мистических прозрений не требуется передвижения в пространстве. Не стоит ехать вокруг света ради того, чтобы сосчитать кошек в Занзибаре.
- Скорее, политик без аудитории, беглец от нее.
- Меня не интересует политика.
- Что ж так?
- Политика дело нечистое. Для человека, который привык созерцать суть вещей, мир политики практически больше не существует. Он не действителен, не заслуживает веры в него и не имеет для такого человека почти никакого значения.
- Тогда, религия?
- Церковь есть нечто вроде госпиталя для людских душ и так же полна притворного милосердия, как любая больница. В церкви нет успокоения.
- Грили рассказывал, что Торо – непревзойденный спорщик на моральные темы, после Карла Маркса.
- Это кто?
- Так, никто - просто упертый социалист.
- Как Оуэн или Фурье? Ныне нет философов, а только профессора философии.
- Нет, покруче, Маркс не удовлетворяется только фурьеристской «фалангой», ему нужна экономика всего мира.
- Производственно-потребительские ассоциации, из которых должно вырасти гармоническое общество будущего? Много ныне пророков не в своем отечестве.
- Нет, исполнение собственных заповедей, в духе Кабалы правоверного иудея.
- Вы что-то имеете против библейского народа?
- Паровоз доставил меня из Нью-Йорка в Бостон. Расстояние в 230 миль вдоль побережья Атлантического океана я преодолел с двумя вынужденными остановками. Агенты главы армейской контрразведки Лафайета Бейкера, который раскрыл заговор покушения на самого президента Авраама Линкольна, искали среди пассажиров «Детей согласия», еврейской организации Б-най Б-рит, - шпионов в пользу разведслужбы южан. На первом переходе сам Бейкер бегал вдоль вагонов в армейской форме, вооруженный двумя перламутровыми кольтами, похожий на агента с большой дороги. На второй остановке видно произошел сбой, не дошло уведомление по телеграфу о прекращении операции, и его собственные агенты вывели из вагонов несколько человек соответствующей внешности, во исполнение указа генерала Гранта о высылке из северных штатов евреев, поддерживающих отношения со своими южными партнерами. В дальнейшем их ждало возвращение на «историческую родину» в Палестину. Первым эту идею решения «еврейского вопроса» обосновал лорд Пальмерстон в 1840 году. А после Крымской войны в России царь начал переселять из Западного края, по решению мирного договора, евреев в Палестину, в то время уже протекторат Великобритании, через Одессу. В штате Rhode Island (Род Айленд) очень интересен город Newport (Ньюпорт), в котором многие особняки и здания принадлежат представителям самых состоятельных и влиятельных американских семей. Чем ближе к вершине финансовой пирамиды, тем больше еврейских банкиров. Непонятно, как ростовщики могут совмещать благочестие с выколачиванием выгоды? В Германии слово «Jude» - еврей, по-немецки обозначает тоже что и – «торгаш».
- Благочестие евреев основано на строгой субординации внутри диаспоры, не все они ростовщики и торговцы. Многие из них настоящие бунтари в Америке. Нет разницы, какую сковороду вы поставите на огонь проклятия - нетерпимость, ханжество и раболепие перед лицом циничного государства присуще всем. Америка - это вам не Франция с «общественным договором».
- Как и везде! Америка с её «декларацией независимости» ничем не лучше Франции и России. В России, где государство основано не на моральном противостоянии, а на откровенном насилии и уничтожении, в Америке - прикрыто стыдливо законом и гражданскими правами. Земля эта пахнет смертью. Может оттого, что страна проклята богом, и не потому, что попы превращали церкви в застенки, как в Картахене, а потому что религия в вашей стране - проклята из-за рабства. Но и бог в этой стране смердит, от церквей смердит ханжеством. Крест всего лишь символ орудия смерти.
- Мысль о моей стране портит мои прогулки! Плохо, что рабство узаконено.
Эта болтовня о рабстве! Оно ни в коей мере не является «особым институтом» Юга. Оно существует везде, где человек покупается и продается, везде, где человек позволяет обходиться с собой просто как с вещью или инструментом, где он отказывается от своих неотъемлемых прав, разума и совести. Поистине, этот вид рабства является куда более всеобъемлющим, чем тот, что касается только тела.
- Субординация в Америке - это как насилие в семье – никто его не афиширует, чтобы в последствии не возникли проблемы с разделом собственности. С 1857 года по «решению Дреда Скотта», высший суд отвергает апелляции об освобождении рабов на том основании, что рабы не являются гражданами США, но собственностью, подобной вещам! Как в балете, американцы продолжают улыбаются вымучено на сцене – очень больно стоять на носочках... Рабочий в США должен истратить большую часть жизни, пока заработает себе на «вигвам». Капиталистическая цивилизация строится на костях трудящихся, точно так же в Америке, как и в Европе. Роскошь одного класса уравновешивается нищетой другого. Нет на свете большего глупца, чем тот, кто расходует значительную часть жизни, чтобы заработать на жизнь.
- Рабство в Америке не противоречит Конституции.
- Государство фатальным образом вмешивается в область моих личных обязательств, не давая возможности реализовать себя в качестве нравственного существа, более того - принуждая к соучастию в преступлениях государства.
- Если порядок, для которого мы созданы, еще не пришел на землю, какой действительностью можем мы заменить его? Не к чему нам разбиваться о действительность пустую и бессмысленную. Не стремись непременно развиться, подвергнуться множеству влияний - все это суета. На лишние деньги можно купить только лишнее.
- Мы склонны порой причислять полутораумных к полоумным, потому что воспринимаем лишь треть их ума. Есть такие, которым и утренняя заря не пришлась бы по вкусу, если бы они только проснулись достаточно рано. Чистота, которая нравится людям, - это туман, окутывающий землю, а не лазурный воздух высот. Если человек не шагает в ногу со своими спутниками, может быть, это оттого, что ему слышны звуки иного марша? Пусть же он шагает под ту музыку, какая ему слышится, хотя бы и замедленную, хотя бы и отдаленную. Необязательно, чтобы он достиг полного роста в тот же срок, что яблоня или дуб. Зачем ему превращать свою весну в лето?
- Я никогда не ходил на выборы, потому, что они всегда были – «демократические», то есть пустые. Парадоксальность в том, что ты голосуешь за ценности, принадлежащие не тебе, за сохранение государства, а потому само право выбирать – это право выбора себе хозяина, и чем больше демократии, тем больше нужно рабов для системы.
- Право на протест никто оспаривать не собирается - ибо именно это право явилось «повивальной бабкой» рождения США как самостоятельного государства. Большинство, однако, разделяет мнение, что в Америке незаконно не повиноваться государству, и законы против беглых рабов были выпущены все-таки демократически избранным парламентом.
- Я не могу оспаривать юридическую законность существующего политического режима, мне остается единственный выход — поставить эту законность под вопрос. Однако я имею в виду не сомнение в результатах голосования, так как факты здесь были бы явно против меня. Я долго верил в нравственно организованный универсум, значимым и ведущим для меня были следующие принципы - ненасильственное гражданское неповиновение и преодоление Зла Добром.
- Обществу присуща мораль, государству – нет. Политика - царство «целесообразности» (expediency) и мораль - царство абсолютного нравственного «закона» (principle) - были для меня непримиримыми противоположностями, - можно было выбрать лишь одно из двух. Поэтому моральный протест вызывает только отторжение от общества, государство на него не собирается реагировать, пока его интересы, а точнее интересы высшего класса не колеблются.
- Политика больше не являлась инструментом для морального переустройства общества, но, как и прежде, являет собой угрозу «чистоте» личности, и поэтому человек должен стараться не запятнать себя участием в политических делах. Правда, высшая цель не в самоочищении, а в избавлении мира от Зла.
- Человек - существо духовное, но отнюдь не только социальное: для своего нравственного развития он не нуждается в обществе. Может ли личность брать на себя ответственность за других, не есть ли это ложь, только «воля к власти»? Ведь только за последствия своих поступков может отвечать этическая личность? В мире, построенном на ложных ценностях Социума и эгоизме - мораль, долг, национальная принадлежность, преданность традициям, доброта, - это самообман и самоуспокоенность. Они держат, погружают человека в «сон Майи», «розовый флер» набрасываемый на спящее сознание. Для действенной личности это не подходит. Все, что происходит с личностью в мире, происходит только для само-осознания. Иначе возникнет зависимость вплоть до того самого желания - властвовать, будешь - «добрым малым», в душе которого уютно свернулся на зимнюю спячку клубок змей, жалящих и убивающих живые души.
Налог на выборы, который Торо не платил годами (кто его не платит, тот не участвует в выборах), был на самом деле ничтожной суммой, что-то около доллара в год, и его не платили множество людей, потому что ожидали, что он будет включен в годовой налог с дохода. Торо провел, кстати, всего лишь одну ночь в тюрьме, которая была практически уголком уюта среди заведений такого рода, а Сэм Стейплз - сборщик налогов и тюремщик в одном лице – был одним из уважаемых людей в Конкорде, пожелавшим просто преподнести Торо небольшой урок. Торо ответил на свой арест приступом ярости.
- Я не платил правительству, существовавшему рядом со мною, никакой дани внимания, однако при этом я по глупости полагал, что могу себе жить в покое и попросту забыть о нем, занимаясь сугубо собственными делами.
- Всем сердцем согласен с тем, что лучшее правительство - то, которое менее всего заметно. А наилучшим правительством является то, которого вовсе не видно, - признался Торо. - Все эти петиции со множеством подписей в адрес Государства с увещеваниями разорвать союз с рабовладельческими штатами никчему. А почему бы тебе самому не разорвать его - союз между тобой и Государством - и отказаться платить налоги в государственную казну?
- При режиме, который может кого угодно несправедливо заточить в тюрьму, она становится местом, наиболее соответствующим порядочным людям. Единственно подходящим местом, которое штат Массачусетс имеет для своих свободных и сильных духом граждан, есть его тюрьмы, в которых Государство подтверждает исключительную и видную позицию этих людей.
- Чистота Белой водяной лилии — символ способности Добра превозмочь Зло перестала служить мне примером. На смену ей пришел Джон Браун, который искоренял Зло силой. Он видел жизнь как борьбу между Добром и Злом, исход которой был неясен. Здесь уже нельзя было с уверенностью говорить о конечной победе Добра — эту победу нужно было завоевывать. Браун не страшился применять насилие для истребления рабовладельцев. Попытка признать его в суде сумасшедшим, провалилась, он сознательно приносил себя в жертву. Слово «безумие» слишком часто используется обществом для того, чтобы клеймить тех, кто отклоняется от нормы как в сторону позитива, так и негатива.
- Я оправдываю попытку воинствующих аболиционистов освободить из-под стражи в Бостоне беглого раба Бёрнса, и совершение убийства судебного пристава, прибывшего чтобы выполнить закон о возврате бедолаги в руки рабовладельца. Образ человека, действующего как существо безусловно-духовное, должен был вернуть абсолютный этический масштаб обществу, потерявшему нравственные ориентиры, ибо это необходимое условие для его тотального обновления.
- Гораздо важнее, чтобы где-то существовало абсолютное Добро, ибо оно пропитало бы собой всю людскую массу точно добрая закваска. Гаррисон публично сжег на митинге экземпляр издания американской Конституции. Пусть моя жизнь станет противовесом, который остановит государственную машину. Если от тебя требуют стать орудием несправедливости в отношении другого, тогда я скажу тебе следующее - смело нарушай закон. Все, что от тебя требуется — это следить, чтобы ты не предал себя во власть Зла и не навлек проклятия на самого себя.
- Браун не стал ждать, когда чувство вины перейдет в разрушительное ощущение собственной проклятости.
- А как же с убийствами отряда надсмотрщиков и охотников за рабами, совершенными Брауном и его людьми в Поттаватоми?
- В этом случае вообще не было никакой смерти, потому что не было и никакой жизни. Они просто сгнили или превратились в плесень, точно так же, как они еще при жизни в большей или меньшей степени распространяли вокруг себя тлен и гнилость, - ответ Торо был ужасающе лапидарен. - Браун был не обычным героем, но ангелом света, которого нужно было причислить к тем редким экземплярам среди святых и мучеников, которые не включены в церковные каноны. - Он был призван, чтобы стать избавителем для четырех миллионов человек, и послушно, как Христос, он взял свою жизнь и отдал ее за собратьев. Однако, так же как и в казни Христа, убить можно было только его тело. Теперь он еще живее, чем прежде. Он достиг бессмертия.
- Не надо ждать, пока Ложь родит сына, который станет отцом правды. Разум человека – большая ложь, он не ходит прямыми путями. Правдой является только знание. Но знанием является то, - что все вокруг есть ложь, - и это единственная правда. Вот почему Ложь родила Правду. Надо действовать исходя из собственного чувства справедливости.
Беседовавшие так долго, продвигаясь, дошли до залива. Они услышали тревогу в звуках рожков, несущихся с рыбацких лодок, холодным зимним утром выплывающих из бухт. Рассвет был тяжелым – со стороны Нью-Йорка надвигалась ужасающе плотная и черная стена облачности. Скоро порывы ветра стали взметать полы пальто. Путь в Чарльзтаун проходил по набережной вдоль Commercial Street. Прибрежный район был первым пригородом Бостона, и очень важным, грузовые суда с товарами приходили именно сюда. Здесь предпочитали селиться и эмигранты из Европы. На выходе из залива начали стрелять из сигнальных пушек и пускать в небо красные ракеты.
Постепенно они дошли до Charlestown bridge, который вел на северный берег реки Чарльза. Повсюду множество простых деревянных домов и белые колокольни церквей, которые так характерны для окраин городов.
- Я не знаю более печальной картины, чем наши промышленные поселки, когда на рассвете или в обеденный перерыв сотни и тысячи работниц выходят на улицы по звону фабричного колокола. Большинство из них губит свое здоровье, душевные силы и нравственность, не добившись даже малейшего улучшения материальных условий жизни. К чему столько тяжело работать? Теплое пальто стоит пять долларов и прослужит столько же лет; за два доллара можно купить грубошерстные брюки, за полтора - сапоги из коровьей кожи, за четверть доллара - летнюю шапку, за шестьдесят два с половиной цента – зимнюю.
Ураган накрыл Бостон, словно крышкой бурлящий котел. Ветер сеял размашисто снег с дождем, и собеседники, не замечавшие до этого бег времени, вернулись на центральную улицу города, вошли в отель «Ритц Карлтон», где остановился Бакунин. Еще не очнувшийся от ночи отель был пуст, сонный портье провел странную парочку в просторный зал ресторации, а в высокие незрячие окна ветер швырял комьями снег, грозил выдавить своим напором стекла. Портье зажег светильники и плотно задвинул гардины, отчего в зале не стало темнее, но тише. Из-за высокой ширмы, скрывавшей проход на кухню, величавая горничная-негритянка принесла чай, сливки в кувшинчике, белые головки сахара и свежие булочки. Бакунин попросил принести сигары и спички. Собеседники перешли на немецкий язык.
- Наша революция произошла из-за неудобств, связанных с повышением акциза на чай, введенных Британскими властями. – Дейвид Торо отодвинул опустевшую чашку, а Мишель попросил негритянку в тяжелом платье принести целый самовар. Вскоре на столе водрузилось сооружение с горящей спиртовкой под металлическим ведерком, где побулькивал кипяток. По чашкам воду любители чая разливали серебряным черпачком.
- Сахарный закон 1764 и Закон о гербовом сборе 1765 поставили под угрозу доходы, к которым уже привыкли бостонские купцы. В Нью-Йорке, как и повсеместно в других американских колониях, возникло тайное общество «Сыны свободы», ратовавшее за отмену Закона о гербовом сборе. В нью-йоркском Сити-Холле прошел конгресс за отмену гербового сбора, делегаты которого от имени девяти колоний выразили протест британскому парламенту. Стычки «Сынов свободы» с английскими солдатами происходили почти ежедневно. В 1774 нью-йоркские «Сыны свободы» учинили «чаепитие» по примеру Бостонского, началась революция.
- Удивительно, как легко и незаметно мы привыкаем к определенному образу жизни и как быстро проторяем себе дорогу. Поверхность земли мягка и легко принимает отпечатки человеческих ног - так обстоит и с путями, которыми движется человеческий ум. Как же разъезжены и пыльны должны быть столбовые дороги мира - как глубоки на них колеи традиций и привычных условностей!
- Рабы сами по себе не могут принять идею свободы. Мать раба не может самостоятельно вскормить своих детей, поэтому в рабстве столько материнского благоговения к хозяину. В материнской заботе столько рабства! Плоть податлива и пуглива. Свет, слепящий нас, представляется нам тьмой. Восходит лишь та заря, к которой пробудились мы сами. Настоящий день еще впереди. Наше солнце - всего лишь утренняя звезда.
- Цель ли человека – сохранение плоти? Материально человечество оторвалось от Природы и болтается без души, стремясь сорвать замки с ящика Пандоры, покров с Фата Морганы. Аскетизм, это не попытка убить свои желания, это попытка отрешенно увидеть свою жизнь, чтобы знать направление её, вновь соединить материальное и духовное, почувствовать биение вселенского пульса.
- Надо очистить место для новой жизни. Смысл возникает, когда мы устанавливаем свои собственные метки. Жизнь – закодированный смысл. Вся моя прожитая жизнь должна влиться во Вселенский смысл происходящих событий. Да и сами события теряют личный, индивидуальный смысл. Мы только цикл всеобщей жизни. Мы можем видеть только метафоричность этого смысла, мироздание слишком грандиозно. Нет случайности в смерти и жизни - сущего. Наша метафоричность мышления уводит в сторону от вселенского смысла, в пустую знаковость письма и речи. Смысл ускользает, потому что не насыщен чувством реальности. Знаками может быть и полет птицы и восход солнца. Наши математические формулы только тени грандиозного ритма вселенной. Жизнь нашу определяет солнце.
– Вы чувствуется последователь Руссо, придерживаетесь анимизма и пантеизма?
- Земля - это живая поэзия, исписанные листы дерева, за которыми следуют цветы и плоды. Это - не ископаемое, а живое существо, главная жизнь ее сосредоточена в глубине, а животный и растительный мир лишь паразитируют на ее поверхности. Наша человеческая жизнь лишь отмирает у корня и все же простирает зеленые травинки в вечность. Дикая природа нужна нам, как источник бодрости. Нам необходимо иногда пройти вброд по болоту, где притаилась выпь и луговая курочка, послушать гудение бекасов, вдохнуть запах шуршащей осоки, где гнездятся лишь самые дикие и нелюдимые птицы и крадется норка, прижимаясь брюхом к земле. В нас живет стремление все познать и исследовать и одновременно - жажда тайны, желание, чтобы все оставалось непознаваемым, чтобы суша и море были дикими и неизмеренными, потому что они неизмеримы. Природой невозможно пресытиться. Нам необходимы бодрящие зрелища ее неисчерпаемой силы, ее титанической мощи - морской берег, усеянный обломками крушений, дикие заросли живых и гниющих стволов, грозовые тучи и трехнедельный дождь, вызывающий наводнение. Нам надо видеть силы, превосходящие наши собственные, и жизнь, цветущую там, куда не ступает наша нога. Меня радует, что Природа настолько богата жизнью, что может жертвовать мириадами живых существ и дает им истреблять друг друга. Сколько нежных созданий она преспокойно перемалывает в своих жерновах - головастиков, проглоченных цаплями, черепах и жаб, раздавленных на дорогах. При таком обилии случайностей мы должны понять, как мало следует придавать им значения. Мудрецу весь мир представляется непорочным. Яд, в сущности, не ядовит, и ни одна рана не смертельна. А мы думаем, что если заменить на наших фермах ограды из жердей каменными стенками, это оградит нашу жизнь и решит нашу судьбу. Мир шире, чем наши понятия о нем.
- Стоя над букашкой, которая ползет по сосновым иглам, устилающим лес, и старается спрятаться от меня, я спрашиваю себя, отчего она так смиренна и так прячется, когда я, может быть, могу стать ее благодетелем и сообщить ее племени благую весть; и я думаю о великом Благодетеле и всемирном Разуме, склоненном надо мной, человеческой букашкой.
- А что, если Высшего смысла нет в существовании человека?
- К чему вечно опускаться до низшей границы нашего восприятия и превозносить ее под именем здравого смысла? Самый здравый смысл - это смысл спящего, выражаемый храпом.
- Я умру весной, когда расцветет новая жизнь, как прорыв к свету, – с саркастической усмешкой сказал Торо. - Зима, это время года медлит во мне. Возможно, мы стареем и стареем и с годами уже лишаемся способности гармонично следовать смене времен года в природе, так что в конце концов наша зима никогда не кончится.
Наши тени неприметно испаряются в направлении солнца. Надеюсь, к тому времени откроется смысл жизни без заскорузлой жертвенности, которая есть обреченность. Смерть всего лишь прореживание пространства жизни, для ее сохранения в цикле всеобщего процветания. В религии нет успокоения, смысл освобождения от жизни в очищении от наносного, до золотого блеска любви. Циклы вселенской жизни настолько привязаны к циклам соединения женского и мужского начала в мироздании, что поистине любовь управляет расходованием жизни.
На этом столь разные люди, но почувствовавшие друг к другу необоримую симпатию, расстались. Бакунин вышел на пестрый, ручной работы тротуар из отеля, чтобы проводить Торо, но в уютный отель уже не вернулся. Ураган умчался в океан, но погода в Бостоне установилась лютая – холодно. Обсаженная липами с черными сучками, на которых намерзли рваные флаги снега и замерзшие капли дождя, улица шла с едва заметным наклоном в перспективу, начинаясь почтамтом напротив отеля и кончаясь белой церковью вдали. Мишель ждал денежного перевода из Лондона через Бостонский филиал Английского банка Ротшильдов, вот уже две недели не было телеграфного сообщения с Ньюфаундлендом, откуда курсировали скоростные пароходы «Королевской Почты» в Ирландию, англичане толи саботировали правительство США, толи - в самом деле, был обрыв на линии.
Настроение Бакунина стало мрачным. Все чуждо здесь – и люди и дела. Он спустился к бухте, где воды словно остекленели, и ушел подальше от рыбацкого поселка. Земля до этого, как палуба на корабле вращалась и скользила, ничем не связанная, и вдруг остановилась. За мысом стынут корабли, и мачты их, словно тонкие православные кресты на погосте воткнуты в разрыв тяжелого занавеса по горизонту. Прибившаяся бездомная собака воет у ноги. У деревьев, примерзших к берегу клочьями снега, обломаны вершины, и над ними вороны каркают надрывно. Не радует лазурь небес, и бухты холод – вечен. Пространства много, времени – в обрез, и крики чаек – страшный знак там, где камни, как во сне, лижет море. Развал камней, - куда идти? Все изменилось, - дороги снесены. Конец пути, конец, Мишель, твоей любви к Америке. Твой черный человек – за спиной, и лик его страшен. Он с черным сердцем, черною душой. Смертельный холод кладбища ощутив, ты от него избавиться не в силах. Уйти уж не в состоянии, не носят ноги, ты, как твой черный человек – всегда один.
Торо не зря говорил тебе, что «темную ночь души» никоим образом нельзя преодолеть усилиями собственной воли человека, а только нужно пережить. Она необходимая переходная фаза в процессе мистического познания высших состояний сознания (unio mystiса). Ураган сменил направление ветра и задул в спину.
СИНОПСИС: Роман о побеге Мишеля Бакунина из сибирской ссылки с мая по декабрь 1861 года.
Странствия беглеца от берегов Татарского пролива в Японию, пересечение Великого Океана. За государственным преступником вдогонку была послана Тихоокеанская эскадра Попова. Мишель, добравшись до Америки, попал в гущу Гражданской войны и встретился, словно случайно, с её ведущими историческими личностями. Это были – Альберт Пайк, масон и Державный Великий Командор Материнского Верховного Совета Тридцать третьего и последнего градуса Древнего и Принятого Шотландского Устава Южной юрисдикции для Соединенных Штатов Америки, боевой генерал Конфедерации; Лафайет Бейкер, глава армейской контрразведки Севера и будущий глава Федеральной службы безопасности США.
Бакунин был вынужден бежать из Сан-Франциско, когда там был подавлен бунт рабочих. Попал в переделку в Мексике с контрабандистами оружием, возглавляемых генералом Мексиканских Соединенных Штатов и будущим пожизненным диктатором Мексики Порфирио Диасом Мори. Пересекая на поезде Панамский перешеек, Бакунин чуть не погиб от кинжала фанатика.
Бакунин, добравшись до Нью-Йорка и Бостона, месяц ждал денег от Герцена из Лондона. Он встретился с основателем и главным редактором «Нью-Йорк Трибюн» Хорэс Грили (Гораций Грили), издателем Карла Маркса в Америке; поэтом и публицистом Генри Дэвид Торо, теоретиком «гражданского неповиновения».
По прибытии в Лондон, Бакунин получил от Герцена аванс в &2000 фунтов за будущую публикацию в его журнале мемуаров о побеге ..., но ничего не написал! Все, о чем Бакунин мог бы написать – противоречило бы общественным нормам жестокого 19 века.
Это вынужденное путешествие сильно повлияло на мировоззрение анархиста – Бакунин из стихийного пропагандиста-революционера превратился в организатора и теоретика международного рабочего движения.
