Все слова когда-нибудь кончаются,
к счастью, малозначной тишиною.
Падают качели, обрываются,
трёт коленку с перепугу карлица
с вывихнутой левою стопою.
Люли-люли, дурочка, вот лодочки,
чёртовы колёса, самолёты,
вот ларёк ореховый, вот - водочный,
может быть, возьмёшь себе две соточки –
смыть микробов с порванных колготок?
Видишь, вот по кругу тошно кружатся
алконавты в масках аргонавтов…
Может, хватит серых глазок лужицы
лить в твоё печатное вне-дружество,
и травить, как тараканов, правду?
Видишь твою тень? Эквилибристочке-
неумёхе в пять минут шестого
немота завязывает кисточки
возле горла, в клочья рвёт записочки,
в голову целуя часового…
Часовой ослепший зырит в сторону.
Падают качели импотентно.
Все слова рифмуются харонами,
заживо слова все похоронены,
рот заклеен белой клейкой лентой.
Левая стопа болит-болтается,
нет врача – так дай же палача ей,
- лучше смерть, чем ползать каракатицей…
Все слова когда-нибудь кончаются,
только ты ещё не замечаешь, -
что-то ещё вроде и щекочется
в мёртвой глотке – тополиный пух?..
но
нет имён, примет нет, нет и отчества
у вещей… Безмолвным многоточием
плачет чайник на остывшей кухне.
