Человек несет в душе своей яркое пламя, но никто не хочет погреться около него; прохожие замечают лишь дымок, уходящий через трубу, и проходят своей дорогой
… на небесной ярмарке солнце, ревя белугой,
застилало архангелам глазоньки пеленой.
Бог пас аистов стадо. И аисты мыли клювы
в кислородном озере, как простыня, льняном…
* … разменяв зародыши Франклина на литр басмы,
научив попугаев вешаться в зеркалах,
лейтенантки воздушносемейственного запаса
лобызают Виттам голень на плахе плах.
Кровоточа клубничным fairy в ямке локтя,
под копирку рисуя родинок сводных клин,
достают из солонок внебрачных детишек Лота,
кукурузным маслом ложатся под «жигули».
Их романы по срокам – сродни менструальным циклам,
их начёсы над памятью – девственные холмы
на песках розоватых, на шрамах аппендицитных,
на подкорке, пробитой Юнгом до бахромы.
Клав-иванны, Сосо-засони, затрахли-Вали,
из яиц кукушиных кошечки-сфинксушки, –
добрый Гоша, повесь-ка на шеи им сто медалей,
злой Иуда, снеси-ка осинкой им полбашки!
Упырихи аптечных сводок и ожирина, –
надоело уже не курям, а себе на смех
оставлять на тёплых ящерицах ширинок
щелочную усталость и горностаев мех.
В небе вертится камера и, покраснев кометой,
заслоняет обзор идущим в живот гостям…
Пусть мне сын нерождённый, Боже, простит всё это,
что его распинала, безликого, по частям…
Пусть моя дочурка в облачном Петергофе
на фонтаны не крестится и пусть не лезет в мать!
Остальное, Мишенька, Петенька, Боже… – пофиг.
Дотерплю сама*
Она сладко спала. Медсестра унесла мартышку.
Говорила: «Задушит ещё… какова-то, дрянь?!»
На небесном базаре над сгорбленной телевышкой
Бог смывал в фонтане с запястья клеймо: «тиран».
