В явь дяди Фрейда, в тайные комнаты
я приходила к себе инкогнито –
слушать, как рястом полы лысеют,
щупать крысиные сны в лазейках,
с ног отчищать говорливое олово
слабых солдатиков, крысоловово
соло с засаленных снять заушных
виселиц…
Но мне другое нужно
было:
услышать, как с криком «мамочки!»
мать меня гнала из божьей рамочки
маточной, как я молчала матерно
в первой поднебной холодной вмятине,
как я у той, что страдала зубками,
хныканьем спрашивала: «зовут тебя
как?» –
и она, кроха-кактус-комнатный,
не раскрывала своё инкогнито,
чтоб я её, как отцёнка-мальчика,
дольше жизни в себе же нянчила
на взросло-девичьих показушных
праздниках –
вот что мне было нужно!
Но каждый раз в моих ранках-трещинках
пахло не мальчиком и не женщиной,
ныло не матерью перемолотой –
маленькой девочкой в тёмной комнате,
крохотной дурой, которой снится,
что забрела по колено в Стикса
сталь закаляющие воланчики –
волны –
за призраком
тени
мячика.
