Иногда всё богатство метафор, словарный запас бесполезны, и в «вечность» не смогут построиться льдинки, потому что растаял каток, и лексический пласт оставляешь для грустных пластинок Кутуньо и Стинга; начинаешь давиться молчанием, слушать гудки,
в перерывах гадая по числам на кнопках округлых. И любимые чёткие рифмы и нежность строки променять на «....», - на четыре невзрачные буквы.
Пунктиром – гудки. Операторы спят – АТС
пока что не знает: нет номера, нет абонента.
Нежданно-негаданно – выезд, точней, переезд, -
пустая квартира, и трубка лежит, изолентой
обмотана, - кнопка нажалась.
Гудки коротки,
как будто хозяин кому-то твердит о вик-энде,
о том, как потрескался лёд, затупились коньки,
о том, что ему надоела.... ну как её... Вэнди
(нелепая кличка), - девчушка смазливая, но
слегка увлеклась «викториной» вопросиков скользких.
... пунктиром – гудки.... Он болтает и дудлит вино,
и вскоре пойдёт прогуляться за «Camel» к киоску.
Её словари запылились. К чему идиом
двойные значения, трудности странных дифтонгов?
Провал викторины. Никак не узнать: новый дом –
в соседней квартире/ в далёкой республике Конго?
К чему языки, замусоленных фраз холодок,
заморских грамматик узлы, что казались простыми?
Узнать бы 7 цифр...
Позвонить и сказать, что каток
сегодня открыт, -
да какое там, к чёрту, каток?
... услышать бы в трубке «алло, Вэн» -
и выдохнуть имя...
1
любила с тобой дразниться в открытых пивных, и - днём! –
в сквозных распечатанных (правда, не ханжеских) переулках...
убей, урони, растопчи, опусти наконец на дно,-
мне скучно в твоей однокомнатной камере, как в шкатулке,
по графику.
в семь расчесаться (а в 6.45.07
ты глупо сопишь равнодушно, неровно свистяще дышишь),
и нужно спешить, разминуться незнамо зачем и с кем,
взъерошенной кошкой уйти на недельку по трубам-крышам,
вдогонку – за крысами, прочь – от дворняжек и дворовых
детишек, от дворников... шёрстку грязищей смазать, -
и даже отмыться нет времени ( ухо и хвост в крови),
когда тебе через эпоху приспичит визит к экстазам.
на людях – не сметь!
в подворотне из бурого кирпича
играем в крестьяночку и эксцентричного ретро-графа.
заткнись. подожди. вот немного – и... вот, сейчас...
графа «совершенно секретно»:
получено.
подпись.
нафиг.
2
я тварь – трави, от завтрака и до...
переварить не в силах этой пытки,
я опущу в немытую ладонь
жетон метро.
и, медленней улитки,
до склона века буду доползать –
в обход, чтоб не столкнуться в гуще станций! –
не ради мести, даже не со зла
жетоном-медью мечу эти пальцы.
я - просто тварь, мне деньги ни к чему.
я - просто слизь на тёмных покрывалах.
таким, как я – переживать чуму
за то, что слишком мало предавали.
3
я не пью молоко, потому что просрочено,
не ловлю по ночам твой спасательный круг!
потому что шкатулка твоя заколочена
для таких – посторонних и сверх-озабоченных,
и хотя аксиомно мы все – с червоточиной,
ты не сможешь в « кентавре» увидеть сестру.
прошуршал по бедру. но тебе – равнобедренно
(не ценитель напитков? – цени перегар!)
в межсезонье, согласно прогнозам, всё ветренно...
- отболею ветрянкой.
конечно же, медленно
исчезать будут точки – надежды отметины...
потеряюсь в октябрьской злой круговерти, но...
- подберёт же хоть кто-то бездушную тварь?!
***
Накатываясь, как четыре тысячи световых,
надвигаясь на берег пустынный, как будто волны,
непонятная тяжесть пьёт силы у не-вдовы,
что хоронит себя в своём личном не-вавилоне.
Там ей снится, что башня вот-вот – и какой потоп!..
- но потом всё же рушится, и воробьями рвутся
разных видов язычия – лингво-калейдоскоп,
разбивающий стёкла с простым прототипом чувства.
И не крикнешь: «Земля!» ( или «Небо!»), «Пойдём домой»,
не окликнешь по имени, - эхо среди развалин...
Разлетелась табличка, где адрес: том (дом) седьмой,
негде греть сковородки, оплакивать трупы спален...
Там ей снятся кошмары, похлеще чем в horror-film,
там гуляет безверие ветром и всеми вертит,
там сама высота превращается в пепел – в пыль,
из которой, увы, не слепить ни строки в конверте...
Ей уже *игрек* лет (расшифровке не подлежит),
и лицо – как пергамент в рубцах от долгот, - всё в шрамах...
и забитую клеть, словно гроб, спеленал самшит,
и во рту – немота с металлическим вкусом драхмы...
И здесь давят пространство и время. Самшит растёт,
но пергаментной коже – сквозь сон – до сих пор – «не»-больно,
что достался когда-то не-вдовий счастливый лот,
до падения башни в успешном не-вавилоне...
И не-боль, как четырнадцать тысяч лет световых,
тяжким грузом – на плечи читающих, - с тем же лихом:
о чём – молча – руины и сфинкс, пирамиды, львы,
о чём – смертью – всегда одинокие паучихи,
получившие статус чернеющей не-вдовы.
